AliceMeer

AliceMeer

На Пикабу
поставил 5 плюсов и 0 минусов
Награды:
5 лет на Пикабу
108 рейтинг 3 подписчика 4 подписки 2 поста 0 в горячем

Таинство\ The Sacrament (II Глава)©2011

Таинство\ The Sacrament (II Глава)©2011 Авторский рассказ, Чтение, История, Таинство, Медицина, Писатели, Книги, Длиннопост

II Глава


В обед студенческий кафетерий, заполненный до отказа, не мог вместить всех желающих. За столиком умудрялись собраться по восемь, а то и десять человек сразу. Но, впрочем, был стол, за которым сидела только одна студентка.

Обхватив края массивной кружки обеими руками, она поднесла её к лицу, но так и застыла в полужесте. Светло-голубые глаза были бездвижны, в то время как в них бесновалась буря: ярость и гнев волнами накатывали на девушку, хоть внешне она и старалась казаться спокойной.

В маленьких наушниках на полной громкости звучала песня её любимой рок-готик группы, губы беззвучно повторяли слова припева, а ножка в черных лакированных ботильонах на шнуровке отбивала ритм в такт музыке.

Сказать, что она была зла, значит – не сказать ничего! Профессор Готье решил, по-видимому, что Элизабэт – клоун, готовая в любой момент развлечь или потешить его эго! Он выставил её полной идиоткой перед всей группой, да что там – перед целым потоком!

«И теперь, отуплённые стадным чувством, однокурсники решили, что причиной их страданий являюсь я, а не полоумный профессор – психопат!» – от этой мысли, девушка сильнее сжала посеревшие края керамической кружки, и выкрашенные тёмным лаком ногти ещё больше стали контрастировать с, побелевшими от боли, тонкими пальцами.

Никто не рисковал садиться к ней за стол, опасаясь попасть под волну испорченного настроения, но больше, конечно, – из-за того, что Фиверс была одной из тех «странных на последних партах», которая ещё и вздумала нарушить давно заведённые профессором порядки. Точнее, нарушить их с последствиями для всех.


На неё бросали злобные взгляды и отсаживались подальше, даже несмотря на острую нехватку мест в кафетерии. Впрочем, кое-кто всё же решился пойти на риск, и на столик опустился бумажный стаканчик с кофе и тарелка со сладкими булочками.

Элизабэт в недоумении подняла глаза, чтобы лучше разглядеть этого героя или наглеца, который вознамерился лишить её уединения, не опасаясь остаться в немилости группы.

- Свободно? – с сарказмом спросила Райнер, отмахнув рукой копну фиолетовых волос, лезших в глаза, – Или ждёшь футбольную команду?

Дотта Райнер указала на семь свободных стульев вокруг пластикового стола.

Вынув один наушник, Фиверс утвердительно кивнула:

- Думала, что смогу неплохо подзаработать, если попридержу парочку мест, но что-то пока дела идут скверно… – она иронично усмехнулась и уставилась на толстую тетрадь в твёрдой обложке:

- Ты всегда носишь его с собой?

- Всегда. Никогда не знаешь – вдруг пригодится?

- Рисуешь, в основном, только углём и карандашом? – продолжала любопытствовать девушка, не отрывая взгляда от скетчбука собеседницы.

- Нет, но обычно неудобно носить везде коробку акварели, – улыбнулась Дотта.

- И как же тебя занесло на медицинский факультет, с такими-то данными? – легко прощебетала Фиверс, но Райнер уловила её пристальный и серьёзный взгляд.

- Я надеюсь, что умею не только рисовать, – гордо вскинула голову девушка и лукаво прищурилась, – А ты почему не стала заниматься актёрским мастерством?

- Ах это… – собеседница пожала плечами, – Прости, что подставила тебя сегодня. Если дело касается профессора, никогда не могу промолчать! – она низко нагнулась над самой столешницей, принимая заговорщический вид. – Неровно дышу к этому психопату, понимаешь?..

Фиверс помолчала ещё немного, а затем, видя недоумение на лице Дотты, разразилась диким хохотом:

- Ты поверила! Серьёзно?!

- Можно подумать! – заносчиво мотнула головой Райнер, превращая свою причёску в ещё больший хаос.

- Уверена, профессор именно этим всё и объясняет! – девушка недовольно насупилась, скрестив руки на груди, – Моя «неземная любовь» к Готье привела к тому, что теперь он хорошенько отымеет всю группу…

- Не забивай голову глупостями! Нас и раньше недолюбливали, придумывая всякую чушь, какая разница, кто именно что-то там думает и говорит?

- Готье, конечно, знатный кретин! Стоило только решиться провести этот год спокойно, без всяких проблем, как он разом разрушил мои надежды… – Фиверс залпом допила остатки чая и быстро вернула кружку на место, громко стукнув ею по столу. – Так где ты, говоришь, обнаружила эти статуи? – внезапно спросила она.

- Статуи? – насторожилась Дотта, вцепившись в свой стаканчик и промяв его бумажные бока.

- Ну да, – как ни в чём не бывало, отозвалась собеседница. – Те, что ты показывала мне на лекции…

Тёмные ноготки Фиверс осторожно пробежались по плотной обложке скетчбука, словно девушка играла очаровательную гамму на фортепиано. Она держалась просто и непринуждённо, интересуясь лишь её рисунками, но Дотта явственно ощущала в вопросе однокурсницы угрозу и скрытый смысл.


- Знаешь собор за городом? На пустыре? – прищурилась Райнер и наклонила голову, что-то увлечённо выводя на чистом альбомном листе.

- Ты имеешь в виду развалины собора?.. – поправила её Фиверс.

- Именно! – ещё сильнее склонилась над рисунком Дотта, снижая тон до загадочного шёпота, – Я вообще там частенько бываю.

- Серьёзно? На пустоши, за городом? – знакомая недоверчиво скривилась, – Столько жертв ради каких-то статуй?..

- Жертвы? – удивлённо подняла брови девушка, – Ты о пауках и летучих мышах, которыми развалины кишмя кишат?

- Да хотя бы о том, чтобы каждый день таскаться туда с мольбертом и всеми причиндалами и сидеть неподвижно часов восемь, рисуя рухнувшую стену и ангелов… – небрежно отозвалась Фиверс, пожимая плечами.

- И давно ты следишь за мной? – внезапно вспыхнула Райнер, сжав бумажный стаканчик так, что из него на стол брызнули недопитые ею остатки кофе.

- Рехнулась?! Делать мне больше нечего?! – зло фыркнула Элизабэт, округляя и без того большие светлые глаза.

- Но откуда ты всё знаешь? Не смей притворяться, что это был удачный блеф! – прошипела Дотта, – Теперь я уверена, что видела тебя там... Тогда...

- Когда это «тогда»?! – вскипела Фиверс, привлекая внимание не только студентов, обедающих за соседними столиками, но и небольшую группу ординаторов и лаборантов, как обычно, совмещающих приём пищи с чтением трактатов и свежих медицинских статей.

- На закате, когда я приходила на пустошь, чтобы поймать последние блики солнца на крыльях ангелов! – надулась Дотта, захлопывая альбом и сгребая его в сумку, – А кто-то спугнул этих чёртовых летучих мышей! Я чуть не умерла от разрыва сердца прямо там, между статуей Святого Августина и Филиппа III! Это была именно ты! – Райнер ткнула пальцем в небольшую татуировку на запястье собеседницы, едва проглядывающую среди огромного количества кожаных шнурков и верёвочек, повязанных на руках Фиверс.

- Ну, точно – чокнутая! Да у тебя мания преследования! Знаешь, сколько подобных «искателей приключений», бродит в этих развалинах?! С чего ты решила, что это была именно я?

- Вероятно потому, что среди них ты – единственный горячий любитель, обитающих там, тварей! – прищурилась Дотта.

- Пф! Глупости какие – я в принципе люблю рукокрылых. И поверь, в городе достаточно недостроенных зданий, где так же можно найти этих животинок! – девушка буквально подпрыгнула на стуле, ликуя, что утёрла нос этой «художнице», имеющей лишь поверхностные представления о летучих мышах.

- Да это ты – ненормальная! – передёрнула плечами Райнер, – безумнее, наверное, только Готье!.. Говорят, у него есть весьма жуткая коллекция в лаборатории. Всё заспиртовано и хранится подальше от глаз студентов... Бррр!


Фиверс как-то странно замерла и, пристально взглянув на собеседницу, произнесла, понизив голос:

- Ты тоже слышала об этом? От кого?!

- Рассказывали старшекурсники в прошлом году. Хотели напугать меня перед зачётом, и у них получилось, – неохотно призналась Дотта, – Потому что я уверена, что всё это не просто слухи. Он – больной ублюдок!

- Тише-тише… – вдруг резко затараторила девушка. – Не стоит так отзываться о гении кафедры патологической анатомии…

Она как бы невзначай оперлась на столешницу локотками и мило улыбаясь, процедила сквозь зубы:

- Видишь того симпатичного азиата за столиком ординаторов? Он – правая рука Готье, его верный приспешник и «хвостик». Не стоит при нём кричать такие гадости про «сенсея»… – Фиверс едко захихикала.

Дотта тут же обернулась, чтобы взглянуть на того, о ком говорила собеседница, за что получила сразу два прожигающих взгляда – ординатора и Элизабэт.

- Что ты творишь, ненормальная? – зашипела девушка, хватая Дотту за запястье и заставляя вновь смотреть на себя, – С ним так нельзя! Он как всадник смерти, тот час впишет твоё имя в свой длинный свиток и подаст на подпись Готье!

- Ну уж, не преувеличивай… Видали типов и пострашнее... – содрогнулась Дотта и тут же закрыла рот, осёкшись.

- Что еще за «типы»? – вскинула бровь знакомая, и Райнер отметила то наслаждение, с каким Фиверс повторила любимый жест профессора.

- Если посещаешь развалины, то должна знать. Ты как раз недавно упоминала тех, кто там «разгуливает».


Райнер явно смогла бы в подробностях описать все стадии гнева, которые прошла её новоиспеченная знакомая за каких-то там шесть секунд, превзойдя в этом даже самого Готье!

- Ты в конец что ли шизофреничка или так ловко прикидываешься?! – не выдержала в итоге Фиверс, вскакивая с места и роняя стул, на котором недавно сидела. – Попробуй обратиться к врачу, должно помочь!!

Схватив свой лакированный черный рюкзак, она со скрипом развернулась на каблуках и, разъярённая, поспешила к выходу, гордо тряхнув светлой прямой чёлкой, но уже почти у самой двери резко остановилась и, ещё раз взглянув на Дотту, произнесла:

- Не вздумай завтра со мной садиться, чокнутая! – не став дожидаться ответа, девушка, наконец, покинула кафетерий.

Райнер обескураженно покачала головой и уставилась на обшарпанную керамическую кружку и остатки бумажной посуды на столе.

- Шизофреничка?! Чокнутая?! – спросила она, пробуя брошенные ей слова на вкус и, словно бы примеряя к себе, – Да ну... Но, похоже, безумие в этом здании заразно – только одна лекция у профессора и уже такие последствия.

Дотта манерно провела в воздухе рукой, словно изображая, видимую только ей одной, линию, и извлекла из сумки свой скетчбук, в котором быстро начала делать какие-то сумбурные эскизы.

Среди множества перемешанных линий можно было разглядеть девушку, превращающуюся в огромную оскалившуюся летучую мышь.

- И она ещё мне угрожает... – бормотала Райнер, склонившись над альбомом, и высунув от усердия кончик языка, – Можно подумать, после такого я захочу ходить с ней за ручку...


Окружающие же, ставшие невольными свидетелями этого спектакля, считали их обеих: и Фиверс, и Райнер – «весьма странными». Никого не волновала ни причина ссоры девушек, ни виновники их испорченного настроения.

Приняв неглубокую и простую истину сумасбродности и чудаковатости обеих, все решили, что так будет куда проще, чем стараться разобраться в характере и необычном поведении этих двоих.

И только лишь ординатор, не сводивший с девушек своего пристального взгляда последние десять минут, оставил небольшую заметку в своём ежедневнике…


*** *** ***

Профессор Готье уже собирался покинуть свой кабинет, как на самом пороге его настиг телефонный звонок. Вечерний сумрак небольшого помещения пронзил резкий дребезжащий звук, затем, после третьего сигнала моргнула красная лампочка автоответчика, и молчаливое пространство огласил ровный и спокойный голос:

- Эдор Готье?.. Это Трэвис, Городской морг. Вы просили сообщить вам, если выдастся такой случай. У нас мужчина, насильственная смерть. Личность установлена, но за телом никто не обратился. Можем направить его к вам…

- Добрый вечер, Трэвис, – молниеносно поднял трубку профессор, – Давность наступления смерти?.. О, то, что нужно! Родственники, знакомые так и не объявились?.. Прекрасно, направляйте тело по адресу университетского корпуса для кафедры патологической анатомии, на моё имя. Я подготовлю все необходимые документы. Завтра же утром они будут у вас!.. Отлично, благодарю!

В прекрасном расположении духа Готье водрузил телефонную трубку на место, а затем вновь поднял её, быстро набирая короткий номер.

- Эдор Готье. Внесите коррективы в расписание на завтра для второго и третьего курсов… Вместо пары лекций в триста четвертом и семинара в пятом зале поставьте практическое в секционном. Да, и предупредите лаборантов, чтобы подготовили все инструменты и форму для студентов. – Не дожидаясь ответа методиста, профессор повесил трубку и быстро зафиксировал изменения в своем органайзере.

- Не станем долго разглагольствовать, сразу к делу! – снисходительно усмехнувшись, Готье направился к выходу. – Да, определенно это будет отличный год!

Показать полностью 1

Таинство\ The Sacrament©2011

Таинство\ The Sacrament©2011 Авторский рассказ, Чтение, История, Таинство, Медицина, Писатели, Книги, Длиннопост

I Глава


Профессор Готье уверенно продвигался по узкому коридору университетского корпуса, привычно лавируя между шумными, ничего невидящими перед собой, толпами студентов, и они напоминали ему косяки безмозглых сардин, хаотично колышущихся в такт океанским волнам.

Всеобщее возбуждение от первого учебного дня в году на него уже давно не действовало – для профессора он являлся всего-навсего продолжением рабочей недели. Как такового длительного летнего отпуска, коим успели насладиться все, у Готье не было вовсе: это время он проводил либо в лаборатории своей кафедры, допоздна проверяя исследуемые фрагменты мышечной ткани, либо дома, трудясь над очередным трактатом «О влиянии современных антибиотических препаратов на скорость протекания трупного разложения».

Даже сейчас, его больше заботила контаминация[1]  плесневыми грибками отдельных образцов выделенных тканей, (по-видимому, из-за угнетения антибиотиками гнилостной бактериальной флоры), поэтому он сдержанно кивал в такт доброжелательным приветствиям проходящих мимо студентов, не затрудняя себя хотя бы взглянуть в их сторону.

[1] Contaminatio (лат.) – смешение. Слияние разнородных факторов в новую совокупность.


Подойдя к двери аудитории, профессор машинально толкнул её вперед и ощутил всё великолепие затихшего, в жутком предвкушении его появления, потока.

В отличие от лекций, семинаров и практикумов, проводимых другими преподавателями, на его занятия учащиеся были «выдрессированы» приходить заранее и благополучно дожидаться своего наставника в полной тишине и благоговении.

Спокойно пройдя на середину аудитории и небрежно водрузив кипу бумаг и журналов на кафедру, профессор Готье окинул взглядом всех присутствующих. В том, что здесь собрались все, он не сомневался ни секунды – студенты знали, чем чревато прогуливать его пары в первый же день.

Мужчина удовлетворённо хмыкнул.

Второкурсники не сильно изменились за прошедший год, разве только стали чуть более пунктуальны и сдержаны, находясь в его обществе: никто не позволял себе шептаться, хихикать или хоть как-то привлекать внимание Готье, наоборот, вся масса учащихся старалась мимикрировать и казаться невозмутимо-спокойной. Конечно, в вопросе практических занятий они по-прежнему оставались на уровне своих коллег с первого курса, но профессор уже научился не принимать это разочарование близко к сердцу.

С опаской умолкшие студенты заполняли целую аудиторию, напоминающую полукруглый античный театр. Словно скамьи со зрителями, к самой сцене, где обычно и происходило главное действие, уступами спускались ряды парт.

Отличники, по обыкновению, расположились возле «авансцены». Они прилежно и монотонно выполняли все задания профессора только лишь ради того, чтобы оставаться столь же хорошими пай-мальчиками и девочками, которые, впоследствии, станут гордостью своего выпуска и всеобщим примером для подражания.

В середине затесались пёстрые, но безликие массы людей, до сих пор ещё не до конца осознавших – куда же их занесло бурное течение жизни. Одни упорно боролись за звание хоть каких-нибудь специалистов, другие просто посещали лектории, потому что их мамы и папы уже оплатили учёбу в этом семестре.

Но, всё же, наиболее занимательные «экспонаты» располагались на самых отдаленных местах. Богатый опыт профессора говорил о том, что из этих студентов может выйти что угодно: абсолютные бездари, которые рано или поздно с треском вылетят с факультета, или же те, для кого наука останется не просто гонкой за хорошими результатами и похвалами, а увлекательной игрой, которая, в конечном счёте, захватит их полностью.

Когда-то и он сидел позади других: горящий, подстёгиваемый жаждой познаний, но не считающий нужным находиться в рядах «первых» или тех, кому важно лишь дождаться окончания очередной нудной лекции.

Профессор Готье едва заметно улыбнулся своим воспоминаниям, но тут же этот сентиментальный жест сполз с его лица, как растаявшее мороженое по краю вафельного рожка.

Так же на задних рядах присутствовали абсолютно лишние, в его классификации, экземпляры: странные и чудаковатые, надевающие на себя сразу по несколько юбок, разрисованные пёстрыми татуировками, с присингом в самых немыслимых местах, красящие волосы в вульгарные цвета… В общем, говоря кратко – «прочий сброд», заставляющий профессора недовольно морщиться каждый раз, когда кто-нибудь подобный, вдруг, попадался ему на глаза.

Вся эта масса разряженных и раскрашенных шутов вызывала у Готье откровенное отвращение: клоунов он не любил с детства, а подобные попытки эпатировать и удивлять считал вовсе жалким, неловким зрелищем.

Впрочем, он старался вообще не обращать на них особого внимания, просто позволяя присутствовать на своих лекциях, бог весть почему столь для них «необходимых». Но этот факт, следует отметить, никак не влиял на выполнение ими самостоятельных заданий. Практику и лабораторные этот сброд был обязан сдавать наряду со всеми.

Готье мельком пробежался взглядом по всему «заповеднику чудаков» и, уже было открыл рот, чтобы начать лекцию, как внезапное осознание того, что некоторые «вещи» находятся не на своих местах, сбило его с толку – среди привычных обитателей дальних мест парочки клоунов сегодня не хватало…

Но не успел профессор даже удивиться, припоминая: кого же стоит внести в список «совершенно безнадёжных», как обнаружил нечто возмутительное прямо у себя перед носом.

На втором ряду, почти в эпицентре всех умников и умниц курса, сидели обладательница самых вульгарно-фиолетовых волос и, здесь же, демонстрировала абсолютный кошмар любого гардероба, кишащий летучими мышами, её приятельница.

Впрочем, следующее наблюдение только усугубило ситуацию, став для консервативного преподавателя последней каплей: обе чудачки никогда ранее не попадались ему на глаза вместе, каждая бродила по узким коридорам университета исключительно в одиночку, как и полагалось всем «странным» мира сего. Но вот они сидят рядом, у высокого окна, склонившись над небольшой книжечкой, пестрящей разными картинками – фиолетовая и светлая макушка, смешавшиеся распущенные пряди.

Подобный саботаж, которого профессор никак стерпеть не мог, заставил его позабыть о привычном: «Итак, начнем лекцию…», и саркастично фыркнуть:

- Весьма странно, что вы обе выбрали именно это место!

Отступницы ложи циркачей встрепенулись и подняли на него озадаченные взгляды.

- Да-да, я к вам обращаюсь… Феерия света, после двух семестров отшельничества на дальних рядах! Как вы ещё не воспламенились на глазах у всего потока, превратившись в прах от попадания прямых солнечных лучей!.. Такие же законы сейчас предписывают упырям в современных книжках? – вскинул бровь Готье, пространно водя в воздухе руками.

- Не стоит беспокоиться, профессор, вас как-то же терпит свет божий, хотя вы тот ещё... – начала было обладательница лохматой фиолетовой шевелюры, не удержавшись, и зеркально скопировав рукой жест наставника, но вовремя получила локтем под дых от соседки. Сразу же спохватившись, она села как прилежная ученица, смиренно сложив руки на столе, и Готье слегка поморщился, когда дюжина колечек и перстней, невпопад нанизанных на тонкие пальцы девушки, брякнули о лакированную поверхность.

- Хм… Я смотрю, вы у нас одна из тех немногих, кто всё лето скучал по самостоятельным и проверочным?! Ну что же, стараясь оправдать ваши ожидания… – лукаво улыбнувшись, профессор небрежно вытащил из высокой стопки бумаг несколько листов с заданиями и протянул их ученице, – выполните к завтрашнему дню в письменной форме.

С удовольствием пронаблюдав, как досадное выражение лица студентки сменило некогда довольное и наглое, Готье добавил:

- Вы обе, – далее последовала ехидная, но весьма сдержанная ухмылка.

Девушки, едва склонившись над листами, уставились в ровные ряды строчек, почти с тем же интересом, с каким, совсем недавно, рассматривали свои каракули, (или что они там ещё могли изучать с видом заговорщиков), и округляли глаза по мере прочтения:

- Так много?! – воскликнула спорщица. Кажется, её фамилия была Райнер.

- Много?! – переспросил Готье. – Видимо вы преследовали иные интересы, занимая эти места. Ведь я расценил сей жест, как тягу к знаниям и желание самосовершенствоваться, а вам всего-то приглянулся юноша в первом ряду или вид из окна?..

Райнер глянула на единственного, сидящего впереди, щупленького ботаника в вязаной жилетке и круглых очках, уткнувшегося в пустую тетрадь, и передёрнула плечами, явно не рассматривая того в качестве «предмета обожания».

Весь вид девушки свидетельствовал о жестокой внутренней борьбе: высказаться в ответ или, всё-таки, сдержаться, чтобы не получить ещё парочку тестовых листов?

Но здесь сработал верный и безотказный темперамент её соседки. Ещё с прошлого года Готье запомнил эту студентку, страдающую хироптерофилией, как мисс «сначала скажу, а потом подумаю».

- Судя по всему, это вы здесь неровно дышите к тем, кто находится в радиусе трёх метров! О`Нилл, скажи: профессор хоть раз давал тебе дополнительные задания просто потому, что ты сегодня пришел на лекцию?! – обернулась она к светловолосому юноше в серой толстовке.

- Заткнись, Фиверс, не втягивай меня в свои проблемы! – отмахнулся от неё тот, делая вид, что занят чем-то очень важным.

- Заметь, что нет! А знаешь почему? Ты слишком далёк от «гения»! – не унималась белокурая студентка, и тряхнула прямой челкой. – Сядь поближе и ты почувствуешь всю силу «неземной любви» профессора Эдора Готье! Поверь, Брайан, этого достаточно, чтобы выбиться в лидеры всех дополнительных занятий и тестов!

Райнер закатила глаза и, закрыв лицо ладонью, прошипела что-то вроде: «Класс, теперь он нас точно запомнит!»…

Профессор, при всей любви к классическому театру, ни закатывать глаз, ни заламывать рук не стал.

Хотя его настроение и приближалось к отметке «температура плавления вольфрама», он вновь почувствовал себя в форме, осознав, что, возможно, летом, в тишине вечерних лабораторий, подобного ему и не хватало… Словно мощный Харлей долго простаивал в гараже среди хлама, а теперь его выкатили на трассу и дали почувствовать всю силу и значимость понятия «скорость» – в этом, для Готье, и была прелесть преподавания, по крайней мере, одна из её главных составляющих.

Профессор выдержал недолгую паузу, зная, что его ответ поразит всех присутствующих:

- Вы правы, я не справедливо отнёсся к вам, юные леди. – Тихий гул прокатился по аудитории и замолк где-то на последних рядах – никто не верил в то, что наставник вот так просто признал свою ошибку перед сотней студентов.

Готье был серьёзен, как никогда, и говорил абсолютно спокойно и чётко, от чего в его речи стали различимы нотки меланхолии и грусти:

- С ещё большей несправедливостью столкнулись и все остальные… Любовь учителей – безгранична! Но чтобы вы имели возможность полностью осознать её силу, я дам проверочную по основам первого курса анатомии для целого потока. – Как он и предполагал торжественный момент всего сказанного им, был испорчен всеобщим стоном досады и разочарования.

Профессор незаметно улыбнулся, разложив перед собой бумаги с планом занятий, и вздохнул. Он знал, что этот учебный год ему определённо понравится.

В оставшийся час лекции две бунтарки вели себя очень тихо и незаметно. «Фиолетовое безумие» не желала дополнительной порции линчевания, а «летучая мышь-принт» вдоволь «наслаждалась» недобрыми и угрожающими взглядами всего потока.

Что могло быть чудеснее и совершеннее, чем порядок с гармонией, поддерживаемые всеобщими силами?!


*** *** ***

В обеденный перерыв Готье решил уделить время накопившейся документации и разным бумагам, где не требовалось его драгоценное внимание, а, по большей части – подпись.

Несколько запросов на восстановление студентов-первокурсников он, не задумываясь, отклонил, три докладных на тему: «Жестокое обращение со студентами» его откровенно повеселили. Профессор оставил их на «десерт», чтобы поздним вечером обрести вдохновение и красочно описать всё, произошедшее тогда, в объяснительных. Восемь же заявлений, в которых студенты слёзно умоляли его стать их руководителем и наставником в дипломных работах, Готье и вовсе прямиком отправил в корзину для мусора.

Расправившись с макулатурой, которой его столь щедро снабдили в первый же день, мужчина откинулся на спинку стула и отложил в сторону очки в тонкой оправе. На истёртой поверхности стола, с въевшимися навсегда в дерево чернилами, осталась только небольшая пачка бумаг.

- Вот, что действительно важно… – протянул Готье, щёлкая кончиком ручки по белым листам, исписанным ровным, витиеватым почерком.

Результаты исследования волновали его больше всего, и профессор уже было вобрал в себя решительность проверить заново все записи, как в дверь тихонько постучали.

Несколько секунд он колебался, решая, позволить ли войти непрошенному «отвлекающему фактору», но его опередили. Круглая металлическая ручка аккуратно повернулась, и из узкого просвета, впускающего в мирную обитель кабинета гул коридоров, показалось знакомое лицо.

- Слушаю вас, Матсумото? – тут же встрепенулся Готье, понимая, что его подопечный не стал бы беспокоить наставника по пустякам.

- Доброе утро, – сдержанно улыбнулся ординатор, протискиваясь в дверь, и прикрывая её за собой ногой.

Руки юноши были заняты бумажными стаканчиками с кофе из автомата, а подмышкой он держал довольно толстую папку с документами, содержимое которой не рассыпалось, как листья каштанов под окнами университета, лишь благодаря тому, что картонная обложка была надёжно перехвачена резинками крест-накрест и два раза поперёк.

Профессор улыбнулся, в очередной раз отмечая стремление Матсумото сделать всё основательно и правильно. Его халат был идеально белоснежным, брюки – с аккуратно отглаженными стрелочками, ботинки блестели, волосы выглядели тщательно расчёсанными и убранными.

И даже несмотря на то, что ординатор почти с одержимостью осветлял свою шевелюру до платинового оттенка и всегда носил контактные линзы, скрывающие тёмный цвет глаз, профессор Готье относился к этим «усовершенствованиям», как к попытке казаться более похожим на всех остальных… А не отличаться, к чему как раз и стремились клоуны с последних парт.

Исключительно японская внешность больше бросалась в глаза среди типичных европейцев, нежели выбеленные волосы и светлые линзы. Тем более, юноша никогда не позволял себе нацепить кучу дребезжащих безделушек и колец или одеться во что-нибудь блестящее, броское, с каким-нибудь модным сейчас узором.

Перед глазами профессора рябью пронёсся калейдоскоп ярких картинок, черепов, и отвратительных летучих мышей. Нет, ординатор Матсумото был достаточно сдержан, чтобы Готье не замечал его маленьких странностей.

- Вы не поставили подпись в моём отчёте, – оповестил его юноша и с довольным видом опустил на профессорский стол оба стаканчика с пластиковыми крышками, освобождая руки.

- Обеденное время, Томори, а вы говорите «утро»? Самый разгар дня… – мужчина похлопал рукой по стопке документов и поднялся с места, – Этим бездельникам-методистам уже давно пора завести моё факсимиле. Люди, растрачивающие свою жизнь впустую, никогда не ценят время других…

Профессор небрежно черканул в нужной графе отчета, любезно раскрытого ординатором на странице с рецензией.

- Спасибо, – улыбнулся Томори, показав свои белоснежные, немного неровные зубы, – Чёрный, без сахара. Будете? – Матсумото кивнул на стаканы, всё также лучась хорошим настроением, едва скрываемым обычной сдержанностью.

«Можно подумать, что сегодня его заманили в университет огромным пакетом конфет и леденцов!» – улыбнулся этой мысли профессор, а затем, покачав головой, быстро пролистал отчёт ординатора:

- В последнее время много работы, на кофе уже смотреть не могу… Здесь исправлены те недочёты, на которые я указывал вам в прошлый раз?

- Всё сделал, как вы говорили, – Томори быстро перебрал пальцами принесённые бумаги и, найдя нужные, смущённо выложил их перед руководителем, – Но мне кажется, что эта работа... недостаточно хороша. Я всё ещё остаюсь в своих узких рамках, и только вы можете описать ситуацию шире. Я читал ваши последние статьи и не переставал восхищаться ими, при этом собственное исследование всё больше казалось мне убогим.

- Хм… Несомненно, лестно, что вы отзываетесь об этих исследованиях положительно, Томори. Но вы заблуждаетесь в одном – всё, что я описываю в своих трудах, является лишь моими догадками и предположениями, подкреплёнными некими фактами, если бы эти работы принадлежали вам – они были бы совершенно иными, не хуже уже существующих, а просто другими, понимаете? В этом и заключается главная суть науки – все с умным видом выражают свои мысли по той или иной теме, но никто не знает всей правды. И никогда не узнает…

Матсумото замер, и словно окунулся в, разлившееся по маленькому кабинету, меланхоличное состояние профессора Готье.

- Кажется, понимаю, – кивнул он и задумчиво прошелестел исписанными страницами, – Но всё равно для меня эти труды – эталоны. Наверное, мне просто нравятся ваши мысли и ваша правда.

Готье искренне расхохотался, глядя на ординатора:

- «Правда» – очень относительное понятие, Томори! Вот студенты считают меня извергом и ужасным человеком. И это правда, для них я такой – жуткий тиран! На самом же деле, я каждый раз ищу в их глазах хоть каплю разума и заинтересованности, но постоянно натыкаюсь на безнадёжных тупиц, и это моё видение мира, следовательно – моя правда.

- И сколько за сегодня было докладных, профессор? – улыбнулся Матсумото, с интересом пытаясь разглядеть заодно и содержимое урны под столом.

- Достаточно, чтобы вновь, в первый же день, разрушить мою веру в «светлые умы»! – с напускной досадой отозвался Готье.

- Наверняка вы уже скучали по занятиям, – осмелел ординатор, пригубив кофе без сахара и даже не поморщившись. – Методисты доводить вас не смеют, лаборанты – боятся, а ректорат – давно знает, что себе дороже.

- Между прочим, ректору я давно уже озвучил моё намерение сделать вас, Матсумото, своим преемником, и получил, наконец, разрешение на ваше участие в семинарах и практикумах.

- Меня?! – поперхнулся ординатор, едва не залив халат и рубашку кофе. – Вы серьёзно?!

- А почему бы и нет? – в удивлении вскинул брови Готье. – Кто знает, может когда-нибудь сбудется мечта многих студентов и столь «любимый» ими профессор «уйдет на пенсию или ещё лучше»…

- Я даже не знаю, что и сказать... – встряхнул головой Томори и тут же спешно продолжил, – То есть я в восторге, абсолютно! Об этом можно только мечтать!.. О семинарах и практикумах, естественно, а не о вашем уходе на пенсию...

Матсумото стушевался и неловко закусил губу.

- Буду считать это официальным согласием! – протянул Готье, погружаясь в глубокое кожаное кресло, – К концу этой недели я составлю график занятий. От вас мне потребуется личное заявление и ещё с десяток всяких «важных» документов…

Сарказм и приподнятое настроение профессора вселяли в ординатора Матсумото неистребимое желание взяться за это задание как можно скорее, но Томори так же понимал, что безо всей необходимой документации ему не дадут ступить и шагу за кафедру преподавателя.

- Я всё подготовлю... – бодро объявил ординатор и допил остывший кофе одним глотком, – А сейчас зайду к Миллер, совсем забыл, что парочка бумажек здесь – для неё... – Он потряс скоросшивателем и внутренне содрогнулся, представляя обманчиво мягкий и елейный голос профессора Миллер, ожидавшей его около получаса. Новый учебный год явно обещал быть нескучным.

- Миллер... – усмехнулся Готье, – Осторожно, Томори, она имеет на вас неплохие виды, в её команде как раз не хватает такого специалиста...

- Боюсь, что я уже занят, – рассмеялся ординатор, сдержанно поклонившись и закрывая за собой дверь. Он старался вести себя согласно местным обычаям, но некоторые вещи не мог контролировать на уровне рефлексов.

- Удачного вам дня, Матсумото… – бросил профессор уже закрытой двери.

Все же Готье был рад вновь окунуться в бурлящий поток работы и неотложных повседневных дел.

«Это многим лучше скучных и однообразных дней лета», – подумалось ему, как он тут же отмахнулся от этой мысли, с головой уходя в расчеты и формулы.

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!