AlexandrRayn

— Шеф, да это сто процентов вы, — снимали на телефон шарж полицейские, продолжая ржать.

Краскину это не сошло с рук, вернее, с карандашей, и майор решил привлечь его по полной, забрав в участок прямо с рабочего места.

В это самое время в отделении № 103 царил хаос. Утром к ним пришла женщина, которая своими глазами видела неуловимого вора-домушника, чья внешность до сих пор была совершенно неизвестна и очень разыскиваема. Проблема крылась в том, что составить фоторобот со слов свидетельницы не представлялось возможным. Из-за стресса она никак не могла описать преступника. Сначала нос у него был сломан и искривлен вправо, а брови были густые и черные. Потом женщина поняла, что описывает соседа. Следующая попытка явила портрет Прохора Шаляпина, о котором грезила свидетельница. А после она и вовсе расплакалась, сказав, что абсолютно ничего не помнит. И вообще ей требуется адвокат или прокурор, сойдет даже местный судья — ей все равно, лишь бы зарабатывал хорошо, был моногамен и умел слушать.

Следователь рвал и метал. Ему был дан шанс проявить себя, поймав крупную рыбу. Ориентировка сильно облегчила бы задачу, но свидетельница была бесполезна. А еще эти балбесы — его коллеги — весь день чего-то ржут, как стая гиен. Подойдя к ним, чтобы узнать причину неуставного идиотизма, он увидел на телефоне фотографию того самого шаржа, в котором сразу узнал майора. «До чего похож… — изумился следователь, глядя на рисунок. — Ни с кем не спутаешь».

— Ко мне этого Пикассо, быстро! — скомандовал он.

— Кого? — не поняли младшие сотрудники.

— Художника, кого!

Майор как раз вменял Краскину шпионаж и вымогательство, когда явился следователь и за шкирку поволок бедолагу в свой кабинет.

— По описанию сможешь нарисовать? Сколько времени потребуется? — спросил следователь.

— Смогу, — кивнул Краскин. — Семь.

— Чего семь? — не понял законник. — Минут? Часов? Дней? Надо сейчас!

— Сотен, — виновато улыбнулся художник.

— Слушай сюда, — нагнулся к нему следователь, и Краскин ощутил на своем лице его горячее кофейное дыхание. — Если сделаешь как надо, выйдешь сегодня же, а не сделаешь — будешь весь год на общественных работах бордюры и стволы деревьев разукрашивать.

Краскин сглотнул комок в горле и еле слышно пискнул:

— Я без оплаты не могу. Кодекс странствующего художника не позволяет. Руки рисовать не будут, — пожал он плечами и показал на дрожащие пальцы.

— Да чтоб вас всех! — следователь выудил из кармана кошелек и бросил на стол перед Краскиным две купюры по пятьсот, а затем крикнул: — Вызовите еще раз эту любительницу юристов!

Женщина снова начала путаться в своей памяти. То это был высокий шатен, то лысый карлик. Но Краскину было важно другое.

— Взгляд у него был гневный, алчный или сосредоточенный? — спросил он, и женщина тут же просияла: — Сосредоточенный, очень сосредоточенный!

— А губы чувственные или такие, что никогда не вкушали любви? — продолжал Краскин.

Женщина прикрыла глаза и, глубоко вздохнув, шепотом произнесла:

— Чувственные, очень чувственные, — и облизала собственные уста, словно перед поцелуем.

Под удивленными взглядами Краскин уже вовсю наносил штрихи будущего «фоторобота».

— Хорошо, а было ли что-то в его лице, что вас бесило? — внезапно спросил он.

— Бесило? — открыла глаза свидетельница.

— Да. Например, черные точки на носу или слишком мужланский подбородок. Ну, знаете, такой, который прямо кричит: «Я бабник и сволочь, который приходит, чтобы украсть не только драгоценности, но и сердце».

Следователю казалось, что Краскин просто над ними издевается и набивает цену, но он хотел посмотреть, что же будет дальше.

— Да! — воскликнула женщина. — Кое-что было. Ресницы…

— Так, — кивнул шаржист.

— У него были очень красивые ресницы. Я за такие же по четыре тысячи каждый месяц отдаю, а у этого гада они от рождения до того пушистые и длинные, что я его сразу возненавидела.

— Отлично! — Краскин вовсю орудовал карандашом по бумаге.

— Ну и сердце у него, определенно, черное, — трагично прикрыла рукой лицо женщина. — По складкам на широком лбу это сразу понятно. У моего папы такие же были. Он слишком много думал и надумал развод с мамой…

Спустя пять минут странного допроса портрет был почти готов. Краскин попросил дать ему акварель, чтобы изобразить человека в цвете и со всеми анатомическими особенностями…

— Нет, давайте лучше холст и масло, — остановил он следователя, а сам принялся добавлять детали: откуда ни возьмись появились родинки, легкая щетина, «гусиные лапки» возле глаз. Все это Краскину подсказывала интуиция.

— Он! Точно он! — задыхаясь от волнения, закричала женщина и вскочила с места, когда художник показал ей изображение.

В этот момент за ними наблюдала уже половина отделения, включая майора, который с завистью и обидой смотрел на портрет преступника, а потом — с тоской и обидой — на свой собственный.

В тот же день ориентировками были усеяны все общественные места и доски объявлений всех отделений. Те, кто хоть раз видел лицо преступника, не могли его забыть — слишком уж много чувств он вызывал при одном лишь взгляде. Особенно складки на широком лбу ранили чувства и давили на больное почти у сотни разных людей.

Через три дня домушник сам явился в участок. Кража собственного портрета стала для него идеей фикс. Он смог провернуть это дело, так как был профессионалом, а попался на том, что пришел в парк просить у Краскина подписать работу. Там его и принял майор, который теперь ходил к художнику каждый день и требовал изменить шарж, но каждый раз был недоволен натуральностью, глубиной и принципиальным подходом мастера.

С тех пор жизнь Краскина изменилась. Против собственной воли он переквалифицировался из странствующего художника в полноценного сотрудника сто третьего отделения с официальной зарплатой и пакетом ДМС.

Работы было вагон: пропавшие люди, преступники. Несмотря на наличие качественных фотографий, полиция все равно привлекала Краскина, который мог изобразить то, что не в силах был поймать самый лучший объектив самой лучшей фотокамеры.

Иногда начальство просило и даже требовало от штатного художника сделать портрет или шарж, который можно было бы подарить вышестоящему руководству, но чаще всего эти рисунки оставались невостребованными. Не то чтобы они были плохими или как-то порочили честь. Просто Краскин мог копнуть слишком глубоко, а не каждый был готов столкнуться со своей собственной глубиной, да еще и выставить ее на всеобщее обозрение.

Александр Райн

Поддержать автора можно тут

Тут подписаться на телеграм

А тут можно глянуть гастрольный график и прийти на концерт автора в вашем городе

— И что же делать? — пугаясь собственного голоса, спросила женщина.

— Я бы добавил немного топота, — сказал Савельич и приказал мне записывать.

— Топота? — переспросила хозяйка.

— Да. Детского. Я так понимаю, у вас дети уже выросли и переехали?

— Выросли… — повторила за ним хозяйка. — Переехали.

— А когда с вами жили, у вас проблем с творчеством не было, так?

— Верно. Но не уверена, что здесь есть связь. У меня тогда, с детьми-то, времени почти не было. Даже когда они в институты поступили, мне приходилось выкраивать минутки на творчество, ловить моменты. Я так радовалась, что времени стало больше на себя и на картины, когда они разъехались. Да и не буду же я просить дочку с сыном ко мне вернуться, — развела она руками.

— И незачем. У них свои уже дети — ваши внуки.

— Всё так, — продолжала соглашаться женщина.

— Но вы их сюда не приво́дите… — Савельич внимательно изучал взглядом жилье.

— Нет, я сама к ним езжу. Они гиперактивные очень: всё хватают, ломают, бросают — за ними глаз да глаз нужен. А я столько времени и средств положила на то, чтобы из квартиры студию сделать. У меня же тут картины повсюду, краски. Дети всё разнесут, — она словно оправдывалась, косясь на свои работы.

— Ну, значит, мы вам топота сверху добавим, — нашелся с решением мастер.

— Как сверху? — испугалась клиентка. — Дети по потолку будут бегать?

— Почти, — кивнул Савельич. — Соседей с детьми сверху подселим. А то там тишина такая, будто мы тут в гробу, а сверху могильная плита.

— Так ведь я же на последнем этаже живу! — ахнула женщина.

— Так мы надстроим, какие проблемы? — Савельич улыбнулся мне, и я тут же подхватил:

— Да-да, надстроим! Опыт имеется, с архитектурным бюро связи прочные, а управляющие компании — наши клиенты и друзья.

— Не надо! Не надо сверху! — воскликнула заказчица.

— Поздно. У нас строго: если заявку сделали, то заднюю дать не получится, — Савельич кивнул мне, и я тут же зафиксировал это в тетради.

— Давайте я лучше внуков в гости позову! У меня же как раз скоро этот, как его…

— Юбилей? — спросил Савельич.

— Да какой юбилей, — махнула она рукой. — Блинный день. Мы с соседкой каждый месяц устраиваем посиделки. Это единственный день, когда у меня гости: сидим на кухне, болтаем, чай пьем, делим на двоих гору блинов. А в этот раз соседка сказала, что не сможет — уезжает в санаторий.

— Вот и прекрасно, — хлопнул в ладоши Савельич. — Зовите внуков в гости, а для картин и красок мы вам саморезы вкрутим и полки повесим. Будете на время визита родных убирать и развешивать. А в отсутствие громкого топота вот вам рецепт на более мелкий и постоянный — так сказать, долгосрочный курс.

Савельич достал из кармана блокнот, что-то написал, вырвал листок и протянул клиентке.

— Один… кот… — еле разобрала женщина почерк настройщика тишины.

— Или кошка — как аналог, — подмигнул ей Савельич. — Через месяц позвоните и доложите о результате, — сказал он и, приказав мне бежать за инструментом, начал прикидывать, куда вешать полки.

На следующем объекте нас встретила взвинченная супружеская пара, требовавшая немедленных решений. Первым начал описывать проблемы молодой хозяин:

— Соседи задолбали! У одних постоянно музыка орет, у других — телек с самого утра вещает ментовские сериалы…

— А вот эти, — перебила его хозяйка, показав на одну из стен, — могут пылесосить по три раза на дню! Мы тут с ума сходим!

Савельич молча слушал жалобы, а мне пока предложил отложить в сторону конспект. Когда хозяева наконец умолкли, мастер провел беглый осмотр и параллельно указал мне на истинные причины шума.

— Вон, видишь полоску пыли под кроватью? — шепнул он мне на ухо.

Я кивнул.

— Это — шум, — заключил Савельич. — На кухне посуда со вчерашнего дня не вымыта — тоже шум.

Мы прошли в ванную комнату и увидели хаотично расставленную повсюду косметику и средства личной гигиены.

— И это он, — самодовольно улыбнулся мастер. — А еще носки возле занавесок, обувь, брошенная мимо обувницы, и… — Савельич жестом предложил проследовать за ним к хозяевам, которые что-то бурно обсуждали в гостиной.

— Какое, по-вашему, может быть решение? — обратился мастер к молодым людям.

— Полная звукоизоляция! — тут же ответила женщина.

— Да какая звукоизоляция? Квартира в два раза меньше станет, знаешь, сколько из-за таких вещей квадратов срезается? — тут же возразил ей супруг.

— А ты как будто разбираешься! То же мне строитель, — закатила она глаза. — Всю жизнь в офисе просидел и уже знает, сколько там чего срезается!

Спор разгорался с каждой секундой, а Савельич с улыбкой переводил взгляд с супругов на стены, как вдруг за одной из них послышался рев пылесоса.

— Вот! Слышите! О чем я вам говорила! И это уже в четвертый раз за сегодня! — переключилась на нас клиентка.

— Мне всё понятно, — сказал Савельич и приказал мне вести запись его рекомендаций: — Закажите посудомоечную машину, робот-пылесос, сушилку и возьмите вот это, — Савельич протянул им вырванный листок, а еще два пустых блокнота и ручки.

— Зачем это? — в один голос спросили недоумевающие заказчики.

— Каждый раз, когда кто-то из вас захочет предъявить другому претензию или устроить скандал, пусть изложит свои мысли на бумаге и молча передаст их. Писать можно всё что угодно, но произносить вслух — нельзя.

— Как это поможет? — недовольно хмыкнула хозяйка. — Мы вам про соседей, а вы нам про нас.

— Ваши соседи действуют зеркально. Они не хотят слышать вашу ругань из-за пыли, посуды и прочих мелочей. Я так понимаю, вы постоянно ругаетесь по бытовым вопросам?

Оба супруга молча отвели глаза.

— В общем, так они пытаются заглушить вас. Со временем у них это может войти в привычку, и они окончательно разучатся вести себя тихо. Но шанс всё исправить еще есть. К тому же ваши претензии друг к другу станут более структурированными и взвешенными. Посудомойку мы вам установим, как только купите. Вот адрес магазина, по промокоду «Савельич» вам сделают скидку, — выудил он из кошелька визитку и предложил мне удалиться как можно скорее. — Звоните через месяц, обсудим результаты, — сказал он уже за порогом.

Следующий заказ был в частном доме. Нас встретил молчаливый мужчина и устроил тихую экскурсию. Он ничего не рассказывал, просто водил нас по комнатам, а в конце спросил:

— Скажите, а люди вашей профессии слышат души предметов, или вещей, или… зданий?

Я, признаться, подумал, что он тронулся умом, но Савельич быстро подтвердил:

— Слышим.

— Понимаете, мне кажется, что из дома ушла душа, — сказал клиент. — Год назад не стало моей супруги, и, чтобы совсем не раскиснуть, я решил доделать ремонт, который мы начали, когда приобрели дом. И вот неделю назад я закрепил последний плинтус, а душа дома куда-то испарилась. Понимаю, звучит глупо, но мне кажется, что я прогнал ее, закончив этот ремонт…

Это и правда звучало глупо, но я промолчал, а Савельич начал задавать странные вопросы: в какой части дома супруга бывала чаще всего, чем увлекалась, что любила и так далее. Так мы узнали, что она обожала готовить, танцевать, часто запускала в дом сквозняки. О других привычках нам тоже было доложено. Савельич требовал от меня четкого конспекта, нельзя было упустить ни единой детали.

— Вам придется на пару дней съехать, — сказал мастер хозяину по итогу сбора всех данных. — Так нужно, чтобы не спугнуть душу, когда мы вернем ее обратно.

Мужчина без колебаний согласился и, собрав вещи, тотчас уехал к брату.

Два дня мы ослабляли саморезы, расшатывали петли, расширяли зазоры, разбалтывали крепления и проделывали еще массу малополезных операций, после которых полностью отремонтированный дом наполнился треском, скрипом, тарахтением и шепотом сквозняка.

— Гарантия — месяц, — сказал Савельич, вручая ключи хозяину, когда всё было закончено.

***

Признаюсь, работа эта мне поначалу не понравилась. Я был уверен, что мы занимаемся шарлатанством и вредительством, а потому собирался дотянуть до конца месяца и, получив зарплату, просто уйти. Но потом начались звонки от первых клиентов, и принимать их должен был я — чтобы учиться работать с обратной связью.

— Вы были правы! Господи, как же вы были правы! Я даже не знаю, как вас благодарить, — раздался в динамике знакомый голос художницы. — В квартире стало намного уютнее, после того как дети начали оставлять мне внуков. Времени на творчество, конечно, поубавилось, но оно и к лучшему. Теперь при первой же возможности я берусь за кисти и даже не задумываюсь над тем, что буду изображать, а просто рисую. Нет времени думать, понимаете? В любой момент могут топотыг этих подбросить, а за ними глаз да глаз. Да и котяра мне скучать не дает. Носится как угорелый, всё сшибает, жутко бесит, но зато какой у него аристократичный профиль… Я ему целую серию рисунков уже посвятила. Собираю выставку.

Следующими во входящих была та парочка с шумными соседями. Вернее, они не звонили, а написали длинное и очень содержательное сообщение. Причем грамматически оно было настолько выверенным и красиво сложенным, что хотелось распечатать и повесить в рамочку. Супруги разучились ругаться вслух. Совсем. Каждый раз, когда дело доходило до очередной ссоры из-за разбросанных носков, косметики или еще какой-то ерунды, они садились за стол и начинали эпистолярную битву покруче, чем у Ленина с Троцким. С посудой и пылью на полу теперь разбирались машины, и градус напряжения постепенно падал, пока не сошел на нет. Соседский шум снизился на девяносто процентов. Это была настоящая победа нашей фирмы.

Вот только мужчина с душой дома так и не позвонил. Вместо этого он сам наведался в контору и лично пожал нам с Савельичем руки.

— Вернулась, — вытер он подступившую слезу, — вернулась душа. Каждый день ее теперь слышу. Вы даже не представляете, как мне сейчас хорошо! Словно жена снова рядом — танцует на кухне, раскрыв окна, и готовит нам чай, пока я пишу проект… Я буду вас рекомендовать. И на сайте отзыв оставлю, — сыпал он благодарностями, пока эпитеты не закончились.

— Неужели кому-то надо, чтобы дома были посторонние звуки? — спросил я у Савельича, когда клиент ушел.

— У каждого свой уровень тишины. Кому-то надо, чтобы дома было как в вакууме, а у кого-то вакуум внутри, даже когда снаружи играет оркестр, — пояснил мне мастер. — Тут, понимаешь ли, надо проводить четкий анализ, собирать данные, общаться с человеком, а только потом, разобравшись в источнике шума, настраивать эту самую тишину. Если готов, то оставайся, работы у нас много. А если нет, то лучше поискать другую профессию…

— А ты, Савельич, как думаешь, получится у меня настраивать без твоей помощи? — спросил я, ощущая неуверенность.

— А что ты чувствовал, когда клиенты искренне благодарили тебя за помощь?

— Не знаю… — признался я и задумался. — Спокойствие, наверное. Я рад, что всё было сделано верно, что мы никого не обдурили и всем помогли. Не хотелось бы заниматься чем-то нечестным…

— Значит, всё получится, — пожал мне руку мастер. — Добро пожаловать в настройщики тишины.

Александр Райн

Дорогие читатели, хочу предложить вам заглянуть в мой телеграм-канал https://t.me/RaynAlexandr или предложить книгу с автографом!

Солнце еще только продирало сонные глазенки, а петухов в деревне не водилось из солидарности с потусторонним миром. Из-за проклятой бессонницы я был единственным в деревне, кто не сомкнул глаз этой ночью. Я лежал на кровати и слушал странные звуки за окном, которые вызывали у меня некое беспокойство: детский гомон, судейский свисток, удары мяча по земле — как будто на школьном дворе шел урок физкультуры. Вот только школу в Безрадном закрыли еще до моего рождения, да и время суток было отнюдь не для занятий.

Одевшись и умывшись студеной водой, я вышел на крыльцо. В синих утренних сумерках не было ни души. Если бы не качающиеся макушки деревьев, я бы решил, что время остановилось. Зевнув во весь рот, я обошел дом, побродил по участку, пнул перевернутую бочку, поправил пленку на теплице и наконец добрел до калитки, ведущей в сторону леса.

Тишина.

Дойдя до первых сосен, я снова зевнул и начал вглядываться в вечную тьму нашей чащи, но ничего, разумеется, не увидел. Зато в высокой сырой траве у самой кромки леса заметил неопознанный предмет. Сунув руку в траву, я ухватился за что-то мягкое и грязное. Это был спущенный, практически сгнивший мяч с едва различимой надписью «Волейбол». Этой реликвией мог, пожалуй, играть еще мой дед.

Я уже повернулся к дому, как сзади раздались тонкие детские голоса.

— Вадян, ты куда мяч запулил?

— Да тут он где-то… Сейчас найдем, не ссы.

— Сам не ссы. Это же ты у нас на желтой простыне спишь.

— Да я лимонад пролил, сколько раз можно говорить!

— Ага, рассказывай! — загоготал мальчишка, а его приятель принялся с жаром оправдываться.

Хоть в деревне ни о каких комендантских часах и слыхом не слыхивали, я все равно не мог позволить малолеткам шастать ночью по лесу.

— Эй, пацанва! Вы этот, что ли, мяч ищете? — спросил я, переступив границу леса.

Тьма, как всегда, мгновенно окутала с головой, но у меня давно выработался иммунитет к этим фокусам. В одной руке я зажал мяч, в другой уже держал наготове «макаров». Двое мальчишек лет двенадцати в этот момент рыскали в кустах.

— Этот! — обрадовался обладатель желтой простыни. — Спасибо, дядя!

«Какой я вам дядя», — усмехнулся я про себя, вспомнив про свои двадцать три. Еще раз взглянув на Бесформенный комок, бывший когда-то мячом, я бросил его мальчишкам, стоявшим в паре метров. Не успел один из них поймать мяч, как тот на глазах надулся, превратившись в целый и почти новый. «Ну вот, началось», — мелькнуло у меня в голове.

— Вы откуда и чьих будете? — спросил я, все еще держа этих двоих на прицеле.

— Мы из лагеря, — показал один из них в сторону черной бездны.

— Концентрационного, что ли? — без доли шутки спросил я, понимая, что в нашей округе могут быть только про́клятые места.

— Из пионерского! — хором заявили оба. — Из «Спутника» мы!

— Чего-о? Так, хорош мне голову морочить! У нас тут люди каждый день пропадают. Пошли в участок, будем ваших родителей искать.

Я сделал шаг в сторону мальчишек, но те, испугавшись, дали деру, и мне пришлось последовать за ними, громко крича, что я им всыплю, если не остановятся.

Бежали недолго, минут пять от силы. Мальчишки были ловкими и легко перескакивали через поваленные деревья и торчащие корни, но далеко все равно не убегали, и я постоянно видел их наглые детские спины. Мне в моем тулупе бежать было адски неудобно, да и с каждой секундой становилось все жарче, словно кто-то включил в лесу отопление. Пока мы бежали, я стал замечать, что лес очень быстро меняется: темнота резко отступала, сменяясь ярким полуденным солнцем. То с одной, то с другой стороны мне то и дело мерещились какие-то малоэтажные постройки. Кажется, я слышал звуки футбольного матча и детских считалок. Всё вокруг наполнялось гомоном и звонкими голосами. И вот, провалившись одной ногой в яму и кувыркнувшись через голову, я растянулся на земле и грубо выругался. Перевернувшись на грудь, я начал жадно хватать ртом воздух. Подвернутая нога горела огнем, я был готов пристрелить этих мелких засранцев! Но, когда меня окружили, понял: патронов на всех не хватит. Надо мной нависли штук пятнадцать любопытных детских лиц и внимательно разглядывали.

— Так, отряд «Витамины», берем больного, как вас учили, и несем в лазарет, — скомандовал кто-то более старший, чьего лица я не увидел.

Не прошло и минуты, как куча маленьких рук обхватила меня со всех сторон и быстро поставила на ноги. Затем меня взяли под локти и повели в сторону одноэтажной постройки с красным крестом на фасаде. Оглядываясь по сторонам, я решил, что сошел с ума или снова ударился головой о низкий козырек, когда выходил на крыльцо своего дома, и теперь лежу на мерзлой земле без сознания. В нашем Безрадненском лесу не было и не могло быть никаких детских лагерей.

В лазарете суровая тетка с добрыми глазами осмотрела мою ногу. Словно не слыша моих вопросов о происходящем, она наложила повязку, дала таблетку и, приказав вести себя аккуратнее, выпроводила на улицу.

На дворе стояло самое настоящее лето: жаркое солнце припекало голову, птицы вовсю заливались своими трелями, дети бегали в шортах, поливали друг друга водой из бутылок, бросались шишками, ходили строем. Яркие домики, веселые считалки, дразнилки — все это не могло не радовать сердце, и я невольно улыбнулся. Оставив тулуп на скамейке, я решил прогуляться, чтобы осмотреться и найти взрослых, которых постоянно слышал, но не видел.

Те двое с мячом мне больше не попадались, зато другие ребята наперебой предлагали то половить тритонов, то поиграть за их команду в баскетбол, то отправиться на поиски клада. Я, разумеется, отказывался, прося отвести меня к вожатым, но эта просьба будто повисала в воздухе. В какой-то момент я обнаружил, что пистолет куда-то пропал. «Ну и черт с ним, — мелькнула у меня мысль, показавшаяся в этот момент очень здравой. — Он здесь и правда лишний».

Вскоре по лагерю начали разноситься наперебой речовки, оповещающие об обеде:

«Раз-два, вилки-ложки. Три-четыре, поварешки. Пять-шесть, есть хотим. Семь-восемь, все съедим. Девять-десять, повторим».

Со всех сторон к вытянутому белому зданию с большими окнами стали стекаться отряды детей.

Наглядевшись на происходящее, я хотел было оставить это странное место, чтобы сообщить о нем дяде Саше, но тут заметил Теплыгина. Тот как ни в чем не бывало вышагивал в столовку вместе с другими детьми и громко скандировал: «Пять-шесть, есть хотим».

Нужно было его срочно догнать, но отряд Теплыгина двигался быстро и вскоре скрылся внутри столовой, куда поспешил и я. Внутри меня встретил звон посуды, скрип скамеек, смех и крепкий аромат еды: гороховый суп и вареные макароны с котлетами. Меня одновременно распирало от голода и тошнило от отвращения. Я терпеть не мог столовскую еду, а вот Теплыгин, сидевший возле окна, с усердием поглощал суп вместе с остальными.

Подвинув пятерых детишек, я обратился к кочегару:

— Василий Семенович, ты что тут делаешь? Тебя жена обыскалась! Пошли-ка отсюда.

— Гы-гы-гы, Василий Семенович! — передразнил один из пацанов, глядя на Теплыгина.

Тот в ответ скорчил рожу и с нарочито подростковой интонацией парировал:

— Че ты ржешь, Степан Галинович!

— Я Сергеевич! — обиделся мальчишка.

Тут у них началась словесная перепалка. Я никак не мог взять в толк, что происходит: кочегар явно был не в себе.

— Дениска, а ты с нами пойдешь после тихого часа в пионербол? — спросил он, видимо, признав меня.

— Для тебя — Денис Денисович или товарищ старший сержант, — процедил я сквозь зубы, глядя на весь этот сюрреализм.

Вокруг творилось неладное. Может, тут что-то подмешивали в суп, который Теплыгин поедал с таким усердием, а может, его держали в заложниках. В любом случае нам надо было уходить. Срочно. Вместе.

Мои попытки объяснить кочегару происходящее не увенчались успехом. Он искренне считал себя да и меня тоже малолетними пионерами. Тогда я решил действовать иначе: спросил у Теплыгина про других пропавших, и попал в точку. Каменщик Туманов и жена агронома Ирина Петровна тоже были здесь, но в других отрядах. Они обедали после Теплыгина.

Мне нужно было срочно что-то придумать, но меня то и дело отвлекали. Дети вокруг были ужасно приставучими: то в казаков-разбойников с ними поиграй, то с дерева воланчик сними, то помоги разнять драку. Я сам не заметил, как быстро пролетело время и на лагерь опустился вечер. После ужина по всей территории зажглись фонари, дети теперь бродили какие-то нарядные, до меня стали доноситься звуки радиопомех. Это были первые признаки надвигающейся дискотеки…

Танцплощадка находилась на улице. Задорная музыка грохотала из огромных колонок и разносилась эхом на весь лес. Я был уверен, что ее уж точно слышно в Безрадном, а дядя Саша вот-вот прибудет на звук и быстро наведет порядок в этом странном месте. Но участковый не появлялся.

Я стоял в стороне и наблюдал за тем, как мои «пропавшие» отплясывают наравне с радостной детворой, но сам танцевать не шел, хотя, признаюсь, мне и хотелось. А потом вообще случилось непостижимое — Теплыгин пригласил на медленный танец жену агронома.

— Ну и влетит же тебе, Василий Семенович, — цокнул я языком.

Наконец до меня дошло, что сбежать отсюда можно, только играя по местным правилам.

Совершенно не удивившись тому, что мне выделили кровать в одном из домиков, я улегся в нее сразу после отбоя и, притворившись спящим, дождался глубокой ночи. Когда комната полностью погрузилась в безмятежное ночное сопение, я откинул одеяло и, быстро перемахнув через подоконник, отправился на поиски моей троицы.

Теплая летняя ночь убаюкивала. Всё вокруг было пропитано безмятежностью и словно соблазнительно шептало на ухо: «Останься. Тут так хорошо. Утром будет линейка, потом завтрак, игры, письма родителям, костры…». Отмахиваясь от назойливых мыслей, я продолжал поиски.

Сначала нашел Теплыгина — это было несложно. Его храп был слышен из любой точки лагеря. С Тумановым оказалось еще проще: он сидел возле домика и курил, оглядываясь по сторонам. А вот Ирину Петровну пришлось искать около часа. Она спала мертвецким сном в дальнем углу самого большого домика. Чтобы разбудить ее, пришлось вылить ей на голову три бутылки ледяной воды. Но даже открывшиеся глаза женщины не внушали уверенности, что она готова к каким-то осмысленным действиям. Думаю, этот лагерь был для нее настоящим раем. Оно и понятно при наличии двоих маленьких детей, оставшихся дома с мужем.

Всем троим я наплел байку о том, что видел в лесу настоящий гроб на колесиках и хочу показать его, но идти нужно непременно прямо сейчас. Сработало это лишь наполовину, потому что Туманов жутко боялся этого самого гроба и идти не хотел. Но я обещал, что сдам его за курение вожатым, если откажется. Подействовало.

Короткими перебежками мы добрались до забора, которого раньше тут не было. Можно было пролезть через прутья. Но, в отличие от нас — мужиков, жена агронома обладала некими врожденными талантами, за которые агроном полюбил ее с первого взгляда и которые теперь не позволяли ей протиснуться через преграду. Пришлось перекидывать через забор. Стоило нам оказаться снаружи, как пелена с глаз у всех троих тут же спала и мы быстро начали уносить ноги. По пути нам то и дело слышались детские голоса, зовущие нас то на полдник, то в клуб — готовить номер для конкурса.

Мне казалось, что мы никогда не выберемся. Но тут я услышал скрип знакомых тормозов и хриплый стон радио, доносившийся из колонок уазика. Вооруженный до зубов дядя Саша встречал нас на одной из лесных дорог. Оказалось, что от деревни мы находились аж за пятнадцать километров. До участка добраться получилось только ближе к рассвету.

— Что это было-то? Откуда у нас в лесу пионерский лагерь? — спросил я у начальника, после того как мы отвезли нашу троицу в городскую больницу. Выглядели они неважно.

— Был тут один, лет пятьдесят назад или около того. Гиблое место, как и всё в нашем Безрадном, — задумчиво произнес дядя Саша, варя кофе в турке. — Я слышал о нем когда-то, но сам натыкался лишь раз на его развалины: остатки фундамента, сгнивший клуб. Видимо, кто-то или что-то разбросало вещи из прошлого. Они-то и стали мостиком между нашим миром и тем — неизученным… — он разлил кофе по кружкам и подвинул одну мне со словами: — Ты ничего не находил возле леса?

— Волейбольный мяч! Точно!

Дядя Саша кивнул.

— Вот через него тебя и попытались затащить туда.

— Куда — туда? — не понимал я.

— В лимб. Только сперва ваши души должны были там отделиться от тел, а уж потом вы бы там и остались на веки вечные. Скорее всего, умерли бы с голоду, от холода или от обезвоживания.

От этих слов меня тут же бросило в пот. Подумать только! Я ведь действительно мог остаться там навечно.

— Но почему тех троих это место так быстро одурманило, а меня нет? — не отставал я от дяди Саши.

— Да просто ты еще шкет малосольный, — усмехнулся участковый. — У тебя не так развито чувство ностальгии. А вот у остальных оно, видимо, преобладает. Чего-то им не хватает в настоящем. Живут прошлым, думая о том, как раньше было здорово, весело и просто. Это их чуть и не сгубило.

***

Всю следующую неделю мы с дядей Сашей занимались тем, что ходили вдоль леса в поисках других вещей-мостиков, связывающих прошлое и настоящее. Набрался целый мешок, который мы потом сожгли в бочке. Вместе с треском огня до нас доносились голоса прошлого…

— Жить надо здесь и сейчас, — сказал дядя Саша, перемешивая палкой золу, когда все было кончено. — Здесь и сейчас.

Александр Райн

Друзья, у меня тут намечается много литературных концертов по стране, приглашаю вас! Список городов вот тут

А мой телеграм с рассказами тут

На что мне вежливо предложили не заморачиваться из-за 136 рублей.

— А если бы украли у магазина? — решил я спросить напоследок.

— Вчера, например, у нас водки на 38 000 вынесли, — с грустной улыбкой сказала директор.

Обидно, конечно. Ну хоть посмотрел сверху, как выглядит моя макушка. Парикмахеру своему поставил 5+ в отзывах.

P.S. Предугадывая мысли читателей, хочу сразу сказать, что продавцы сами предложили дойти до директора, который находился в 10 метрах от меня, чтобы глянуть, кто и куда отложил покупку. Я не ругался и ничего не требовал, просто хотел забрать сыр, за которым и пришел, а тут вон оно как вышло)

В тот день она снова пошла в лес, дабы спросить у Вселенной: «А туда ли я свернула тридцать лет назад?». Наталья Васильевна пела песни группы «Ария», потом перешла к Салтыковой, затем шлифанула это всё «Гостями из будущего», а в минуты особо сложных размышлений переходила к Михаилу Кругу или даже группе Metallica.

Она так углубилась в аудит собственной жизни, принимая одни грибы в актив и безжалостно списывая другие как безнадежный брак, что не заметила, как свернула на незнакомую тропу. Лес вдруг стал чужим — точь-в-точь как лицо директора в тот день, когда он сообщил, что отпустил сорок кубов бетона с отсрочкой платежа человеку, трижды объявлявшему себя банкротом.

Запаниковав, женщина начала крутиться на месте и прикидывать, откуда она пришла. Лес со всех сторон выглядел одинаково. Наталья Васильевна к такому привыкла. Иногда акты сверок бывают обманчивы, но до сути всегда можно докопаться, если надавить куда следует.

Солнце скрылось за облаками, а до звезд оставалось еще часов пять. Значит, нужно было действовать иначе. Женщина достала из сумки платежное поручение, которые у нее валялись всегда и везде, и подкинула в воздух. Ветер подхватил бумажку и понес вправо.

— Так, налоговая на западе, — проследила женщина за платежкой, — а я пришла с востока. Ясно.

Направление было задано, и Наталья Васильевна устремилась вперед. На пути ей попались свежие кабаньи следы. Внутри у женщины резко похолодело.

— Так, Наталья Васильевна, не бойся кабана — бойся камеральной проверки. С кабаном хотя бы можно договориться, — успокаивала себя бухгалтер.

Несмотря на то что направление было верным, Наталья Васильевна плутала, как в те дни, когда выходили новые законы, в которых черт ногу сломит. Стресс, точно тревожные тени контролирующих органов, шел по пятам, но женщина знала, что паника — это не выход, и была готова к ней. Она решила разложить одну большую задачу на множество маленьких.

Во-первых, нужно было выбрать правильный темп, поэтому она двинулась размеренным экономичным шагом, без лишних энергозатрат, как при планировании бюджета на следующий квартал. Во-вторых, требовалось подготовить оружие, для чего из сумки был извлечен скотч. Им она примотала ножик к большой палке так, что получилось копье.

Шаг третий: инвентаризация запасов. В термосе оставалось чая на три чашки, в сумке лежал бутерброд с сыром и два яблока. С таким набором бывалый бухгалтер мог месяц протянуть на необитаемом острове. И главное — нужно было выйти на любую открытую местность и поймать сигнал телефона или хотя бы Wi-Fi, чтобы выгрузить платежки на понедельник (иначе директор будет ругаться). Был установлен дедлайн до 23:00.

Через два часа стемнело, и Наталья Васильевна окончательно начала терять веру в успех. Нужно было срочно спеть что-то духоподъемное, что-то, что повело бы ее к спасению, как, например, Полярная звезда.

— Точно! Звезда! — вслух обрадовалась женщина и во всю глотку запела: — Светит незнакомая-я звезда-а-а! Снова мы оторваны от дома-а-а!

Сразу за песней Анны Герман последовала «We Are the Champions» группы «Queen». После был «Парк Горького», а на десерт, под аккомпанемент хрустящих под ногами веток, пошла Юлия Савичева. Годы, проведенные за прослушиванием «Дорожного радио» и «Юмор FM», не прошли даром — репертуар бухгалтера был столь же обширен, сколь и непредсказуем.

Наталья Васильевна даже не подозревала, что в этот самый момент в лесу скрывалась банда беглых преступников, которых вот уже три недели неустанно искали по всей стране. Бандиты вели себя тише воды, ниже травы — ни костров, ни громких разговоров. Их задачей было протянуть некоторое время в лесу, а дальше двигаться к государственной границе. Но сегодня всё пошло не по плану. Как только начало темнеть и все ориентиры стерлись, до преступников эхом из чащи стали доноситься странные звуки. Сначала бандиты решили, что их настигли государственные органы, но вскоре стало ясно, что это вовсе не полиция. А когда из леса полилась могучая ария Андреа Бочелли в исполнении, явно не принадлежащем самому маэстро, по спинам мужчин поползли крупные мурашки. Эта ария не раз спасала Наталью Васильевну во время авралов на работе, и сейчас женщина буквально надрывала голос, чтобы справиться со стрессом.

Преступники вскочили на ноги и, став спиной к спине, приготовились отражать нападение. Хрустел валежник, ломались ветки, кто-то (или что-то) рубил листву на ходу, в воздух с испуганным криком взмывали птицы. В сгущающихся сумерках было неясно, откуда идет враг, воздействующий акустической атакой.

Наконец кусты разверзлись как створки адских врат, и на преступников с громким, уже охрипшим вокалом, размахивая перед собой самодельным копьем и корзиной грибов, с совершенно дикими глазами вылетела перемазанная грязью бухгалтер. Из ее широко раскрытого рта звучала песня группы «Любэ» «Прорвемся!».

Пытаться выяснить цели этого ночного и явно неадекватного субъекта не представлялось чем-то разумным. В данный момент преступники рисковали куда больше, чем если бы на них вышли оперативники или служебные собаки: от тех хотя бы можно было ожидать конкретных и логичных действий. Здесь же царил эффект полной непредсказуемости, и банда бросилась наутек сломя голову.

Поймавшая ритм песни и набравшая определенную скорость Наталья Васильевна, двигалась словно на круиз-контроле, и уже не могла остановиться. Заметив удирающих людей и приняв их за коллег-грибников, она начала следовать за ними в надежде, что те выведут ее из леса. Петь Наталья Васильевна не переставала, потому что психологически уже не могла иначе.

Вскоре убегающие бандиты и бухгалтер наткнулись на стоянку шашлычников. Это были две отчаявшиеся семьи, заплутавшие в лесу несколько дней назад. Увидев, как группа перепуганных мужчин удирает от поющей, размахивающей копьем фурии, шашлычники, бросив все вещи, пустились в бегство. Движущаяся масса беглецов, словно лавина, по пути поглотила и парочку влюблённых студентов, которые надеялись в лесной тиши укрыться от посторонних глаз.

Вскоре на шум вышла группа волонтеров и полицейских, ведущих поиск пропавших шашлычников. Картина, открывшаяся их взгляду, была сюрреалистичной: по опушке, словно на марафоне, неслись перепуганные бандиты, за ними — кричащие шашлычники, потом — полуголые студенты, а замыкала шествие грозная женщина с копьем, орущая хриплым голосом «Бухгалтер» группы «Комбинация».

Повязать решили всех разом. Наталью Васильевну пытались скрутить впятером, но женщина всё равно успела удаленно открыть с телефона рабочую программу и обновить поступившие платежи от контрагентов.

***

В понедельник Наталья Васильевна вышла на работу совершенно другим человеком. На лице ее сияла блаженная улыбка, на груди висело три государственные награды, а в контейнере томилась жареная картошечка с лисичками. Наталья Васильевна так разрядилась за эти выходные, что была готова к любому форс-мажору. А вопросов вроде: «Что?», «Зачем?» и «Почему?» не возникало в ее голове еще полгода. Но к тому времени она уже увлеклась рыбалкой и в этом находила свое спасение.

Александр Райн

Дорогие читатели, хочу предложить вам заглянуть в мой телеграм-канал https://t.me/RaynAlexandr или предложить книгу с автографом!