Aleksander.pe

Хотя с точки зрения родившихся в 21 веке я уже сильно немолодой, но живых птеродактилей в небе родины и мамонтов в тундре я всё же застать не успел. Они вымерли раньше, чем я родился. Не смогли пережить ледниковый период. А вот люди смогли. Именно тогда мама – природа надоумила обезьян поселиться в пещерах, разводить костры и заворачиваться в шкуры убитых мамонтов. И вот, как только самка человека обернула чресла шкурой, она для самца человека стала ТАЙНОЙ и ЗАГАДКОЙ. Я не буду вдаваться в детали истории моды. Для этого есть Александр Васильев, Эвелина Хромченко и Надежда Бабкина, мастерски ведущие передачу «Модный приговор» на первом канале Российского ТВ. Я о другом.

Склад мужского ума таков, что если есть загадка, её непременно нужно разгадать. Женщина же, стремящаяся всё делать мужчине назло, на протяжении многих веков всеми силами препятствовала этой естественной потребности. Вы видели мусульманок в хиджабах* и парандже**? Я видел. Вот там да… Там действительно фиг разгадаешь. Но я не о мусульманках. У них своя культура и свои традиции. Я атеист и комсомолец с 1967 года.

Так вот, на протяжении этих самых веков, шкура на бёдрах дам всё время увеличивалась в размерах в обоих направлениях относительно талии. А уж когда она прикрыла грудь – женщина превратилась в ВЕЧНУЮ ЗАГАДКУ. Помните, в исторических фильмах, эти платья до пола, эти обручи внутри необъятных юбок, эти тюрнюры … Мужчины испытывали оргазм, увидев туфельку, нечаянно (?) появившуюся из под платья. Низ кружевных панталончиков для мужчины того времени был равен сеансу стриптиза или жёсткого порно. Нет, конечно, были глубокие и очень глубокие декольте, но и в них скрывалось женское коварство. Какая-то, я бы сказал, недосказанность.

И вот наступил век двадцатый. О женской одежде первой его половины я могу судить только по фильмам, но эволюцию её во второй и в начале нового тысячелетия наблюдаю лично. Я – мужчина с традиционной половой ориентацией и далеко не ханжа. Я не могу не заметить ножки в чёрных колготках, каблучки, короткую юбочку - «Весь этот хитрый женский антураж», - как поёт горячо почитаемый мною бард Тимур Шаов. А юбочки становятся всё короче. Из-под бретелек маечек торчат бретельки лифчиков. Если дама (не дай Бог) присела на корточки, и у неё задралась маечка, то под ней обнаруживается верёвочка вокруг талии, от которой вниз, в (извините) попочку, сбегает другая верёвочка. Это – трусы!!! Это вместо тех панталончиков, которые заканчивались около башмачка! А пирсинг на целлюлитном пупке! А татушная бабочка на крестце! А эти шортики, прикрывающие только лобок и, частично, ягодицы! А прогулки дам по людным местам в том, что раньше называлось словом «гамаши»! Но гамаши-то одевали под юбку или платье! И ладно ещё, если девушка молодая и стройная. Но когда тебе навстречу идёт нечто в возрасте далеко за …, без юбки и в лосинах натянутых до такой степени, что в подробностях видны первичные половые признаки…

Милые дамы! Ещё раз повторю, что я не ханжа. Женщина без одежды вызывает у меня гораздо больше положительных эмоций, чем женщина в одежде. Но как же ЗАГАДКА?! Куда делась ТАЙНА?! Грустно, девочки…

*Хиджаб (араб. ;;;;;; — покрывало) в исламе — любая одежда (от головы до ног), однако в западном мире под хиджабом понимают традиционный исламский женский головной платок. Ношение женщиной хиджаба является одним из основных положений исламского законоположения — шариата. (Google).

**Паранджа; (синоним бурка, реже чадра) — женская верхняя одежда в мусульманских странах, в частности Центральной Азии и наБлижнем Востоке, представляющая собой халат с длинными ложными рукавами и с закрывавшей лицо волосяной сеткой —чачван. (Google).

03.06.2014.

Восемнадцатое января 1977 года. Пасмурный, промозглый день. День моего рожденья. День похорон моего отца. Гроб на двух табуретках, венки, цветы, оркестр. У гроба толпа народа, говорят прощальные слова. Плачут женщины, склонили головы мужчины. Я мама и брат последний раз стоим рядом с отцом. Мама тихонько плачет. Брат не скрывает слёз. Очень много значил для него отец. Я не плачу. Я как будто окаменел. Мне вспоминается Нарынкол, приезды отца на лошади из эпидотряда. Запах карболки, табака и лошадиного пота с раннего детства были для меня приятнее любых других. Пахло ОТЦОМ. Музыкой звучали для меня названия: Конур, Карой, Каратал, Сарыесикотрау, Муюнкумы, Бетпакдала …

Позади и рядом стоят люди, для многих из которых отец был другом, соратником, учителем. Попрощаться с ним приехали противочумники из Баканаса, Талдыкургана, Чимкента и Джамбула. Зачитываются телеграммы с соболезнованиями из Москвы, Саратова, Иркутска, Кзылорды, Аральска, Челкара, Шевченко, Уральска, Гурьева и Астрахани … Я слушаю и не слышу слова из этих телеграмм.

«Я пройду твои дороги, отец». Видимо я сказал это вслух. Через много лет, в Кумузекском эпидотряде Чимкентской противочумной станции, один из ближайших товарищей отца по работе, мой учитель, доктор биологических наук, профессор, Геннадий Александрович Корнеев, вспоминая этот день, сказал,

- Я помню твои слова, Саша. Ты обещал пройти дороги своего отца. Ты их прошёл…

Всё, о чём я написал выше, написано в память о человеке, которого знала вся противочумная система СССР – о моём отце.

Я ПРОШЁЛ ТВОИ ДОРОГИ, ОТЕЦ...

5.03.2010.

Родители разными путями внушают своим детям, что ученье – свет, а неученье, соответственно, наоборот. Поделюсь личным опытом, или, скорее, опытом своего папы.

Время, в которое мне выпало расти и учиться, было эпохой трудовых подвигов. Поднималась целина, строились многочисленные ГЭС, осваивались нефтяные месторождения. В школах, начиная с пятого класса, детишек учили держать в руках молоток, рубанок и напильник. В шестом классе я превосходно и с большим удовольствием работал на токарном станке по дереву. Знакомые пацаны - старшеклассники, осваивали профессии сварщиков и арматурщиков.

В седьмом классе я обзавидовался соседским пацанам Вовке и Кольке, которые были на год старше, и на время летних каникул устроились смазчиками в автобусный парк. Надо было видеть, как важно они вечером возвращались с работы в насквозь пропитанных солидолом комбинезонах и с такими же, насквозь промасленными руками и физиономиями. У Кольки отец был профессором, доктором наук и заместителем директора противочумного института. Вовкина мама - ведущим специалистом в Средней Азии и Казахстане по холере, заведующей лабораторией, а отец зоологом.

В школу ходить я не любил. Категорически. Точнее, ходил-то я туда без отвращения, но терпеть не мог сидеть на уроках. Любимыми занятиями были уроки труда и физкультуры – единственные, пожалуй, предметы, успехами по которым я мог порадовать учителей. И вот, однажды, накануне окончания мною восьмого класса, отец, как и все нормальные отцы, поинтересовался моими планами на будущее. Происходило это на тихой, безлюдной аллейке закрытого жилого городка противочумного института.

- А какие планы, пап? – беспечно ответил я родителю, - Окончу восьмой класс, получу свидетельство и пойду работать смазчиком в автопарк.

- А потом?

- А потом, когда мне исполнится восемнадцать – сдам на права и буду работать шофёром…

Голова моя резко мотнулась вправо, а из глаз полетели искры. Отец, кроме того, что был кандидатом медицинских наук и заведующим одной из лабораторий института, в юности серьёзно занимался боксом и удар у него был поставлен…

Удар у него был поставлен неплохо, поскольку после восьмого класса я пошёл в девятый. По окончании девятого съездил в пески, где проработав полтора месяца сезонным рабочим в противочумном отряде понял, что зоологом быть лучше, чем раскапывать колонии грызунов ... и пошёл в десятый. Далее был провал на вступительных экзаменах в мединститут, куда меня упорно направляли родители, потом армия, которая так же основательно встряхнула мои мозги. После первого года службы по моей просьбе родители выслали в часть школьные учебники по зоологии, ботанике, химии, физике, анатомии и общей биологии…

В двадцать семь лет я успешно закончил вечернее отделение биологического факультета Казахского Государственного Университета, и, работая полевым зоологом в противочумной системе, написал свою кандидатскую диссертацию, которую, если бы не бардак весёлых девяностых годов прошлого тысячелетия, непременно защитил бы...

А ведь мог стать классным смазчиком в автобусном парке, но тот памятный папин хук перечеркнул все мои юношеские мечты.

*Хук – в переводе с английского «крюк», классический фланговый удар из традиционного бокса.

31.08.2014.

Как хорошо думалось во время долгой камчатской пурги. Думалось о многом, в том числе и о будущем. Результатом этих размышлений стало письмо домой с просьбой выслать мне школьные учебники. И вот, держу я в руках ботанику за пятый класс, зоологию за шестой, химию и физику. За остававшиеся пол года службы я перечитал заново все эти учебники. Командование части перед увольнением в запас поощрило меня не только присвоением очередного звания, но и направлением на очные подготовительные курсы при биологическом факультете КазГУ. Обучение на этих курсах давало возможность, при успешном их окончании, быть автоматически зачисленным на первый курс университета. С надеждой стать студентом я и явился в ректорат университета на третий день своего возвращения.

-Вы опоздали, молодой человек. Зачисление на биофак окончилось неделю назад.

- Что же мне делать?

- Хотите на физфак?

- Нет.

-На мехмат?

- Я хочу на биофак!

-Тогда готовьтесь самостоятельно. Ничем не могу вам помочь.

Надежда  рухнула.

В военкомате, когда я становился на учёт, деловой походкой подошёл бывший старлей, а ныне капитан. Он долго и внимательно разглядывал мою куртку армейского спецпошива, чёрную, с капюшоном и «намордником» - клапаном, которым в пургу закрывают рот и нос. Когда упакуешься в эту куртку, остаётся только узенькая щель для глаз.

- На севере служил, старший сержант?

- На востоке, товарищ капитан. На Дальнем. На самом Дальнем.

-Где бы мне достать такую куртку?, - размышлял вслух капитан.

-А на востоке, товарищ капитан. На самом Дальнем. Там их всем дают, а офицерам даже меховые.

- Нет уж. Лучше вы к нам, - адекватно отреагировал командир.

И, конечно же, сразу после приезда я попёрся в горы. Был декабрь. Медео завален снегом. Плотину, после страшного селя в семидесятом, подняли ещё на двадцать метров. А за плотиной изменилось очень многое. Край турбазы «Горельник» был снесён селем. Пострадало несколько домиков. Ущелье Малой Алма-Атинки превратилось в каньон с обрывистыми краями, турбаза «Эдельвейс», стоящая высоко над речкой не пострадала, зато альплагерю «Туюксу» досталось основательно. Не было на базе сторожа и друга Генки Шахматова, не было на «Эдельвейсе» второго Генки, фамилию которого я не помню. Не было на селелавинной станции Женьки Коченова. Не было НИКОГО. Я не стал ночевать в горах. Спустился на Медео и последним автобусом уехал в город. Горы опустели.

А впереди был любимый праздник – новый год. Через неделю после меня прилетел домой Юрка Трухачёв. Ему из Циммермановки в нижнем течении Амура пришлось добираться до Хабаровска дольше, чем мне с Камчатки.

- Что делать-то будем на новый год? Никого из старых друзей нет. Кто-то учится в других городах, кто-то женился и обзавёлся потомством, кто-то в армии. Остались мы со Старым, как три тополя на Плющихе и вдруг…

- Что делаете на новый год, мальчики?, - спросила два года назад сопливая, а ныне вполне привлекательная соседка.

- А ничего не делаем. С родителями посидим и спать ляжем.

- А давайте с нами! У Мишки весь наш класс собирается. Должно быть весело. По десятке, и к нам! – предложила соседка Танька.

Предложение, хотя и без особого энтузиазма, было принято и, 31 декабря, мы с Юркой пришли на новогодний праздник. Вопреки нашим ожиданиям «дети», особенно девушки, были уже вполне взрослыми. Всем было по 18-19 лет, в прошлом году они закончили десятый класс, но так и не смогли расстаться и все праздники отмечали вместе. Два года не сидели мы с Юркой в компании за празднично накрытым столом. Два года были лишены общества девушек, непринуждённой обстановки, хорошей музыки. Один за другим произносились тосты за уходящий год, горела огоньками ёлка, душа пела, глотка пила, но, что странно опьянение не приходило.

Мы со Старым перезнакомились, перетанцевали, перецеловались и переобжимались со всеми девушками, кроме своих, «противочумных», которых знали с детского сада и вообще за девушек не считали. Уже под утро я обратил внимание на странное поведение двух парней. Они стояли в прихожей, у одного в руке был ботинок, у второго – мокрый носовой платок, который он намеревался положить на лоб перепившей девицы. Физиономии у обоих парней были штурмовые, решительные. Дав одному подзатыльник, а второму коленом под зад, я отправил их к столу, а сам решил посмотреть на объект их соперничества. Девушка мне понравилась …

- Пойдём-ка, красивая, на свежий воздух. Проветриться тебе нужно.

Ей было всё равно, куда и с кем идти. Я вывел её на морозец и применил интенсивную терапию - заставил отойти в кусты, засунуть поглубже два пальца в рот, и сказать дяде: « А-А-А!» Минут через пятнадцать девчонке заметно полегчало. Мы умылись, прополоскали ротик, почистили зубки, я подал ей пальто и мы пошли по нашему спокойному, обнесённому высоким забором и охраняемому милицией городку. Целовались мы на каждом углу. Походили по аллеям, засыпанным снегом, а когда совсем замёрзли, я предложил её подняться на водонапорную башню, которая стояла в центре городка. С тридцатиметровой высоты мы любовались огнями новогоднего города, угадывали улицы и проспекты, конечно же опять целовались

- Знаешь, девочка, - сказал я ей, - наверное я на тебе женюсь.

Она звонко рассмеялась.

- Да! Забыл спросить! А как тебя зовут?

- Люба, - девчонка икала от смеха.

Часа через полтора мы вернулись в квартиру. Никто на наше отсутствие не обратил внимания, каждый был занят своими делами. Под утро все стали расходиться. Ушла с подругой и моя новая знакомая. К середине дня, мы, уже чисто мужской компанией, лечились амбулаторно всё в той же квартире.

- Пацаны, кто-нибудь знает, где живёт Люба? Тёмненькая такая, худенькая, с голубыми глазами?

- Я их провожал с подружкой, - сказал мой старый приятель и сосед Димка, за большие зубы ещё в детстве прозванный Конём.

- Ну, вставай, Дима. Одевайся. Веди.

Шли мы довольно долго и в пути у нас происходил вот такой разговор:

- Сэм (это я тогда был Сэм), отдай мне её!

- Кого?

- Ну, эту, Любку. Ты уже отслужил. У тебя теперь много девок будет. А мне весной в армию. Отдай, Сэм!

Вот так мы и топали, пока не пришли к довольно большому дому в частном секторе, недалеко от аэропорта. Постояли, поорали, посвистели и на крыльцо вышла девушка, но совсем не Люба.

- Привет, Лена! А Люба разве не здесь живёт?

-Нет.

- Далеко отсюда?

-Прилично.

- Одевайся, Лена! А ты, Дима, иди. Теперь я без тебя дорогу найду.

Огорчённый Конь отправился домой, а мы с Любиной подругой пошли на улицу Зимнюю, где и жила моя будущая жена…

Прошло много лет. Всякое было за эти годы в нашей жизни. Много пережили мы счастливых и страшных минут. А когда я вспоминаю историю нашего знакомства у меня в ушах звенит хохот девчонки, которой я, не зная как её зовут, через час знакомства, сделал предложение. Дохохоталась …

День Победы … Уже семьдесят шестой. Почти у всех нас кто-то из родственников принимал участие в той большой войне. Многих из тех, кто уцелел на фронтах , уже нет в живых. Всё меньше ветеранов видим мы во время парадов на площадях наших городов. В этот святой для большинства нормальных людей день мы вспоминаем и поминаем.

Моя мама, Мария Афанасьевне Красикова, весной 1942 года была вызвана в военкомат Лискинского района Воронежской области, где ей и предложили на выбор: партизанский отряд или действующая армия. Мама выбрала второе и, в дорожно-строительном батальоне, в составе Воронежского, а потом Белорусского фронтов прошла войну от Воронежа до Берлина. Вернулась она домой в начале лета 1945 года в звании старшины, с медалями «За победу над Германией», «За взятие Берлина» и орденом Красной Звезды.

Дед, Афанасий Красиков, воевавший ещё в Первую мировую войну в артиллерии, в Великую Отечественную со своим расчётом прошёл от Воронежа до границы СССР с Польшей. Имел боевые награды. Был демобилизован по возрасту.

Тесть, Зайковский Константин Михайлович, мальчишкой уехал с челябинского тракторного завода, где он тогда работал, на танке Т-34. Войну закончил в Праге, в звании сержанта. Был механиком водителем. Три раза выбирался из горящих танков. Был награждён орденами Красного Знамени, Красной Звезды, медалью «За победу над Германией» и другими правительственными наградами.

Говорят, что в каждой семье того времени был хотя бы один свой погибший герой. Тем необычнее история семьи моей жены, из которой в боях на различных фронтах принимали участие четырнадцать человек. Что в этом удивительного, скажете вы? Тогда воевали все, кто был в состоянии держать оружие. А необычно было то, что ВСЕ они вернулись домой живыми. Были среди них имевшие ранения и контузии, были больные с язвой желудка и туберкулёзом, но вернулись все! Последний пришёл в 1960 году, отсидев в лагерях ГУЛАГа пятнадцать лет за то, что, будучи раненым, попал в плен. Жена рассказывает, что бабушка, провожавшая своих родных на фронт, для каждого читала какую-то молитву и текст этой молитвы зашитый в ладанку каждый из них всю войну носил на груди. Можно быть атеистом, но когда слышишь такие истории, невольно начинаешь верить.

Я написал это с надеждой, что когда-нибудь дети и внуки заглянут на мою страничку в «Прозе.ру», прочтут эти строчки и передадут своим детям и внукам память о Великой Победе и о своих героических предках.

С ПРАЗДНИКОМ ПОБЕДЫ ВСЕХ УЧАСТНИКОВ СООБЩЕСТВА!

Старшее поколение, к коему автор с грустью должен причислить и себя любимого, конечно помнит, что в эпоху развитого социализма, каждую осень вся страна превращалась в поле битвы. Битвы за урожай. В России народ бился за картошку, зерновые и капусту, в Среднеазиатских республиках за хлопок, овощи и фрукты. Большинство «бездельников», как то: СэНээСы*, МэНээСы**, лаборанты, техники и чертёжники, преподаватели, студенты и старшеклассники, сентябрь и октябрь проводили на свежем воздухе, на полях, и питались здоровой, малокалорийной пищей.

Подшефным хозяйством НИИ, в котором я трудился в те давние годы, был Чиликский табаксовхоз, находящийся в ста двадцати километрах от старой столицы Казахстана. На окраине большого села, в окружении бескрайних табачных плантаций, стояли длинные, крытые шифером навесы без стен для просушки листьев табака. В таких же длинных, но со стенами, бараках, на время уборки располагались ржавые солдатские койки с комкастыми матрацами и ватными подушками, покрытые списанными ветхими шерстяными одеялами армейского образца – ночное пристанище рабов.

Рабы были молодыми и весёлыми. На стенах они развесили самодельные плакаты с надписями «СКОРЕЙ БЫ ЗАВТРА, ДА НА РАБОТУ!» и «НАМ СОЛНЦА НЕ НАДО, НАМ ПАРТИЯ СВЕТИТ! НАМ ХЛЕБА НЕ НАДО, РАБОТУ ДАВАЙ!», по вечерам пили спиртные напитки разной крепости, орали под гитару песни Визбора, Окуджавы и Высоцкого, и до утренней зари дружили с девочками – рабынями из института Сантехпроект. Каждую ночь, назначив себя ответственным за моральный облик строителей коммунизма, барак инспектировал сторож с ржавой одностволкой. Каждую ночь обитатели барака слышали,

- Пачиму на адин койка два голова, @б твою мать?!

Каждую ночь на многих «адин койка» вопреки моральному кодексу было «два голова».

Спать ночью было практически некогда, а днём …

Днём нужно было бороться за урожай. До обеда девочки из Сантехпроекта отрывали от табачных стеблей по три нижних листика, и укладывали их в положки***. Парни из противочумного института кидали эти, весом по 70 – 80 кг положки на тракторные тележки, а женщины постарше под навесом нанизывали листья табака на длинные капроновые шнуры и развешивали для просушки. Потом наступал обед, после которого полагался дневной отдых. Вот тут бы и поспать, набраться сил для грядущей ночи, ан нет …

Четверть барака была отгорожена дощатой стеной. Там обитали женщины, и среди них Рая - бабёнка средних лет, кладовщица из нашей организации, которую ревнивый муж отправил в табаксовхоз вместе с шестилетней дочкой Наташкой. Выспавшись безмятежным детским сном за ночь, Наташка ни под каким предлогом не соглашалась отдыхать днём. Уложенная в кровать непреклонной мамой она ныла на одной ноте, как больной зуб,

- А-а-а-а-а-а……………….

Минут через десять вой начинал затихать сходя на нет, и тогда за загородкой раздавался звук оплеухи и истошный Райкин крик,

- За-мол-чииии!!!

Утихший было вой переходил в визг, а потом обратно в нудное, без пауз, постепенно затихающее нытьё, которое заканчивалось шлепком и криком,

- За-мол-чииии!!!

- Аййййяяяя-а-а-а-а-а-а………………..

- За-мол-чииии!!!

- Аййййяяяя-а-а-а-а-а-а………………..

Вот в таких экстремальных условиях бились мы за урожай, сдавали в закрома Родины табак американского сорта «Дюбек» и вносили свой посильный вклад в дело построения коммунизма в отдельно взятом государстве. Не построили к сожалению. Видимо из-за хронического недосыпания....

*СНС – старший научный сотрудник.

**МНС – младший научный сотрудник.

***Положок - от слова полог. Квадрат из мешковины размером приблизительно 1,5х1,5 метра, в который укладывались листья табака.

24.08.2014.

Кумиры есть у всех. В годы моей юности девчонки коллекционировали открытки с портретами артистов кино. Пацаны балдели от выступлений знаменитых ансамблей «Битлз» и «Роллингстоунз» и заказывали себе в ателье брюки клёш и пиджаки без воротников, которые называли битловками. Не исключением было и взрослое поколение. Кто-то плакал под «Давай закурим, товарищ мой» в исполнении Клавдии Шульженко, кто-то подпевал Леониду Утёсову «Есть город, который я вижу во сне …». Был такой кумир и у полной тёзки жены Горбачёва, санитарки кумузекского противочумного отряда, тёти Раи Новосёловой.

По вечерам, после ужина, отрядные «девочки» в возрасте уже весьма далёком от «ягодка опять», оставались в столовой, у голубого экрана. А чем они могли ещё заниматься в отрыве от дома? Мужнины (у кого был муж) грязные носки, голодные желудки и нетрезвые рожи были за сотни километров. Сиди себе, вяжи носочки внукам, перемывай кости подружкам и смотри по ящику передачи с участием кумиров. Но так везло не всем.

Тётин Раин муж, дядя Коля, был шофёром ГАЗ-66 в этом же отряде. Это вовсе не означало, что тётя Рая, в то время, когда другие «девочки» смотрели телевизор, стирала дяди Колины носки. Женщина волевая и жёсткая, она скорее заставила бы дядю Колю стирать своё нижнее бельё. Но вот однажды …

Однажды утром, во время завтрака, Раиса Максимовна появилась в столовой с огромным фиолетовым фингалом под левым глазом. На охи и ахи подружек она не реагировала. Я, зная на редкость мягкий и миролюбивый характер своего водителя, не мог не спросить у него о том, что произошло.

- Ты понимаешь, Леонидыч, - засмущался дядя Коля, - поддал я вчера хорошо с техниками, прихожу в столовую, а там концерт «славного птаха» передают, а Райка аж подпрыгивает: « Ах, Лещенко!!! Ох, Лещенко!!!» Ну, и вот …

24.06.2014.