Логика Китайской стены
Не понимаю для чего строить стену - врагу достаточно пробить в однм месте брешь и всем войском проникнуть через стену.
Эта "Великая Стена" такая глупая. Да просто ИСПОЛЬЗУЙТЕ ЛЕСТНИЦЫ
Присмотритесь к заднему плану
Вы хотите головоломок?
Их есть у нас! Красивая карта, целых три уровня и много жителей, которых надо осчастливить быстрым интернетом. Для этого придется немножко подумать, но оно того стоит: ведь тем, кто дойдет до конца, выдадим красивую награду в профиль!
История нашего мира в художественной литературе. Часть 50. «Дань, наследник царства Янь» и «Повесть о Великой стене»
Всем привет!
Я долго и упорно искала что-нибудь подходящее про государство Селевкидов, особенно в III-II-м веках до н.э., но так ничего и не нашла. Если кто-то знает, обязательно подскажите – может быть, оформлю дополнительной заметкой. Но пока речь поведу вновь про Китай. Найти подходящие произведения по интересующему меня периоду оказалось тоже не так-то просто, но мне удалось.
В прошлый раз я упомянула об усилении Цинь во времена эпохи Чжаньго (ок. 475-221 до н.э.), но не рассказала, как так получилось, и что из этого вышло. Не хочется растекаться мыслью по древу, поэтому постараюсь излагать только основное. И вот основная причина состояла в том, что циньские правители взяли на вооружение учение легистов и, руководствуясь им, построили милитаризированное государство с жёсткими порядками и законами, где каждый был обязан делать, что родина и вождь ван прикажут, и где наказывали сурово за любой проступок, эдакий древний прообраз КНДР. Дичь творилась по всей Поднебесной, но Цинь давала прикурить в этом плане всем остальным царствам. Однако в эпоху борьбы всех со всеми именно циньская политика оказалась наиболее выигрышной.
Сначала государство Цинь проглотило царства Хань и Вэй, потом ужасающе расправилось с Чжао, хотя для циньцев борьба с этим царством не была ни быстрой, ни лёгкой. К слову, сын Сяовэнь-вана (ок. 251-250 до н.э.) из Цинь и его наложницы Ся – будущий Чжуансян-ван, а тогда ещё просто Ин Ижэнь, отдан был отцом в Чжао в качестве заложника. Скорее всего, печально и скоро он окончил бы свои дни, кабы не заинтересовался им очень хитрый и предприимчивый торговец по имени Люй Бувэй, который мало того, что помог ему вернуться в столицу Цинь, так ещё и поспособствовал тому, что тот стал наследником своего отца. Да ещё вдобавок явно не без умысла подложил отдал ему собственную наложницу. Личное имя её, похоже, не сохранилось, и впоследствии эта красивая женщина стала известна как госпожа Чжао (и, собственно, родом была из Чжао) и как мать Ин Чжэня, рожденного ею ещё в Чжао, официально от принца Ин Ижэня (от кого неофициально, думаю, все догадались)).
Сам Ин Ижэнь после встречи с Люй Бувэем не так уж долго ждал своего часа и в 250-м году до н.э. стал новым циньским правителем под именем Чжуансян-вана (ок. 250-247 до н.э.) и…естественно, назначил своим первым министром Люй Бувэя) К слову, на этом полученные тем плюшки отнюдь не заканчивались, и бывший торгаш определенно оказался в выигрыше и ещё долго влиял на политическую ситуацию. При возведенном с его помощью на трон Чжуансян-ване в 249-м году домен Сына Неба был ликвидирован и прекратились подношения духам предков дома Чжоу (хотя сами территории Восточной Чжоу были присоединены к Цинь ещё в 256-м году до н.э.).
Однако долго правление Чжуансян-вана не продлилось, и в 247-м году после его подозрительно ранней смерти новым ваном царства Цинь стал 13-тилетний Ин Чжэн, а регентом…тарарам, тот самый пронырливый Люй Бувэй. Правда, он, в конце концов, доигрался. Сгубили его чрезвычайно тесные (если вы понимаете, о чем я) отношения с бывшей наложницей и по совместительству матерью вана, госпожой Чжао. И всё бы ничего, если б при его содействии к ней в услужение не попал Лао Ай.
Тот вроде как был евнухом, но Сыма Цянь в своих исторических записках напирал на то, что евнух-то был ненастоящий и развлекал госпожу и теми частями тела, которых у него не должно было быть. Можно было б и на это закрыть глаза, если б Лай Ай не вообразил о себе слишком много и не попытался захватить власть в стране. Вот тут-то юный ван и показал, что уже не маленький и удержал своё, а всех виновных подверг суровому наказанию, отправив в ссылку даже свою мать, хотя его потом уговорили её вернуть. Люй Бувэй при этом не выдержал позора (или опасался, что иначе будет ещё хуже) и наложил на себя руки.
Не исключаю, что эта история сильно повлияла на вана. И, как бы там ни было, никаких тёплых и родственных чувств к царству Чжао и его жителям (у которых как сын заложника он тоже успел побывать в том же, по сути, качестве) Ин Чжэн, походу, не питал. Даже несмотря на то, что, по некоторым сведениям, в тяжелые времена ему с матерью помогли спастись её родичи оттуда.
Сначала, в 233-м году до н.э., циньскими войсками армии Чжао было нанесено сокрушительное поражение в битве при Фэй, потом страна пострадала от природных бедствий, а после, прибегая к интригам, в 228-м году циньцы окончательно захватили ослабленное царство Чжао, не считая небольшого клочка их владений на севере. Следующими целями были царства Ци, Янь и Чу. Но к ним надо было правильно подступиться. И тут вышла одна занятная история.
Дело в том, что, показав всем кузькину мать, царство Цинь само стало брать заложников, и в качестве такого вот заложника туда попал ещё ребенком Дань, принц царства Янь, с которым, если верить некоторым сведениям, обращались так себе. Однако около 232-го года до н.э. его отпустили домой. И, быть может, он бы смирился со своим прошлым, если б не то, что произошло с Чжао. Все тогда нервно сглотнули и поняли, что происходящее выходит за рамки обычных разборок между царствами, и всем может прийти каюк. Вот наследник Дань будто бы не стал этого дожидаться и отправил в Цинь своего человека по имени Цзин Кэ с чрезвычайно опасной и амбициозной задачей – убить вана Цинь Ин Чжэня.
(Цзин Кэ покушается на жизнь циньского вана. Реконструкция Л. П. Сытина по каменной стеле)
Случилось это примерно в 227-м году до н.э. Цзин Кэ свою миссию, конечно, провалил, хотя имел все шансы на успех, и погиб. Но слава его как героя и борца против жестокого тирана и захватчика не только разнеслась по всей Поднебесной тех времен, но и дожила до наших дней, обрастая всё новыми и новыми подробностями и сопутствующими рассказами. Ну, типа он же пытался. И ничего, что это дало Цинь желанный повод для начала войны против Янь, и Янь в 226-м году, захваченная циньскими войсками, прекратила своё существование, а наследник Дань был убит своими же слугами по приказу его же собственного отца, чтобы предпринять последнюю попытку принести вану Цинь свои извинения и избежать катастрофы. Сам ван царства Янь бежал в Ляодун, когда попытки договориться провалились, и вышло, что вышло, но его в 222-м году до н.э. нашли и там.
Недолго сопротивлялось и некогда могущественное царство Чу, чью столицу захватили в 223-м до н.э., и царство Ци уже тоже некому было спасать. После его падения в 221-м году до н.э. Ин Чжэн завершил объединение Поднебесной под властью Цинь и, чтобы упрочить своё положение и застолбить свой исключительный статус, объявил Цинь империей, а себя императором – Цинь Шихуанди.
(Один из потретов Цинь Шихуанди)
Его правление в качестве императора продлилось примерно одиннадцать лет, и за это время он успел руками своих угнетаемых поданных сделать много такого, за что его помнят до сих пор – прорыть канал Линцюй, соединяющий реку Сянцзян (приток Янцзы) с рекой Ли, впадающей в Гуйцзян, разрушить стены царств, а потом частично из их же остатков создать первый вариант Великой Китайской стены, начать строить огромный и великолепный дворец Эпан, названный по имени любимой императорской наложницы, строительство которого так никогда и не завершилось полностью, объехать не раз свои огромные владения, устроить гонения на конфуцианцев и уничтожить их труды, ещё не единожды стать жертвой покушений, а ещё заложить для себя огромный погребальный комплекс. И это при том, что он занимался поисками эликсира бессмертия и, видимо, с какого-то момента стал надеяться, что гробница ему не понадобится.
Кстати, он стал первопроходцем из числа китайских императоров, которых во гроб и вогнали поиски бессмертия. Предположительно он умер, отравившись таким вот чудо-снадобьем, причем прямо во время очередной поездки по стране, что и дало возможностью катать по хорошим циньским дорогам его смердящие останки до тех пор, пока все заинтересованные не оказались готовыми объявить о его смерти. После этого были проведены пышные похороны (причем, судя по всему, одними только статуями и фигурками отнюдь не обошлось при погребении такого великого владыки), а новым правителем стал Хухай под именем Эрши Хуанди (210-207 до н.э.), которому помогали известные интриганы и гады тех времен Ли Сы и Чжао Гао. Они и их сторонники обманом избавились от старшего сына Шихуанди по имени Фу Су и тех, кто его поддерживал. Но сильно им это не помогло, потому что повсюду стали вспыхивать восстания, и империя рушилась на глазах. Эрши Хуанди проправил всего несколько лет, а потом его настиг бумеранг, и он был убит по приказу Чжао Гао. Тот, к слову, от бумеранга тоже не увернулся, как и Ли Сы.
Последним правителем династии стал Цзыин, правивший недолго в 207-м году до н.э., да и то в качестве вана. Потом начался полный бардак, и в 207-м году Сяньян, столица Цинь, была взята войсками Лю Бана, будущего основателя династии Хань. Тот был в принципе челом не кровожадным (да и вообще всячески поддерживал свою репутацию милостивого и великодушного владыки, что ему очень в жизни помогло) и бывшего правителя не тронул, однако позже передал его Сян Юю. Тот столь же милосерден не был, и Цзыин был казнен. Так вот и пришёл окончательный конец и династии, и некогда могущественному государству.
(Кадр из фильма "Герой")
Цинь Шихуанди, несмотря на всю свою, мягко говоря, неоднозначность, был и остается одним из самых известных и выдающихся китайских правителей, поэтому о нём и связанных с ним событиях снято немало фильмов, самыми любимыми из которых для меня являются «Император и убийца» Чэнь Кайгэ и «Герой» Чжана Имоу, в которых подробно рассказывается о некоторых из упомянутых выше историй. С книгами оказалось всё куда сложнее. Однако я нашла настоящие сокровища, и спешу ими поделиться: о покушении Цзин Кэ и правлении Цинь Шихуанди повествуется в двух произведениях, отлично дополняющих друг друга:
«Яньский наследник Дань» и «Повесть о Великой стене» О. М. Гурьян
Время действия: III век до н.э., ок. 247-210 до н.э.
Место действия: государства Янь, Чжао и Цинь конца эпохи Сражающихся царств и империя Цинь (современный Китай).
Интересное из истории создания:
«Яньский наследник Дань» (оно же «Дань, наследник царства Янь») – это короткая повесть, судя по всему, написанная примерно в I – VI вв. н.э. неизвестным автором. Я читала перевод, который был сделан по китайскому изданию 1955-го года: «Хань, Вэй, Лючао сяошо сюань», составленному Сюй Чжэнь‑э (Шанхай). Больше мне об этом произведении ничего выяснить не удалось.
Настоящим же открытием стала для меня Ольга Марковна Гурьян (1899-1973), писательница, написавшая свыше пятидесяти книг для детей и подростков, автор не только повестей, рассказов и сказок, но и стихов. Кроме того, она выступала в качестве переводчика с армянского и идиш.
(О.М. Калабушникова (Гурьян))
Происходила Ольга Марковна вроде как из семьи букинистов и коллекционеров, собиравших старинные редчайшие издания книг, и по окончании гимназии поначалу работала библиотекарем, а после техником и даже актрисой. Печататься начала в 1924-м году («Приключения Димы»).
Доводилось читать, что Гурьян – это только псевдоним, но видела и более простое объяснение, согласно которому Гурьян – её девичья фамилия, а Калабушкиной она стала, когда вышла замуж за химика-литейщика В.С. Калабушкина, вместе с которым несколько лет провела в Китае. Эта страна ошеломила и захватила их обоих. Восхищение и глубокий интерес к древней культуре Китая переросли не только в создание писем и литературных произведений, но и в коллекционирование прикладных и художественных изделий китайских мастеров. Позднее в коллекции появился японский раздел. Сейчас эта коллекция хранится в Москве, в Государственном музее искусства народов Востока.
Повесть же, полное название которой «Повесть о Великой стене, о Чжэн-ване и Цзин Кэ, о двух сестрах и о том, как поднялась буря», была опубликована в 1959-м году. Вполне вероятно, что вдохновение О.М. Гурьян черпала не только из китайской истории, но и из китайского искусства и литературы. Например, вот так она писала в письме к А.А. Румневу о китайской опере: «…На (??).. ровную нить нанизаны бесконечные эпизоды. Очень редко определенная завязка и развязка. Обычно можно начать и кончить в любом месте, что китайские зрители и делают…». Определенное сходство это описание имеет и с повестью самой писательницы, но об этом скажу подробнее позже.
О чём и сразу отрывок:
В повести «Яньский наследник Дань» начинается повествование несколько раньше хронологически, чем в «Повести о Великой стене» – с того, что наследник Дань ещё в детстве попал заложником в Цинь, и циньский ван плохо с ним обращался, подвергая его унижениям, насмешкам и угрожая тем, что никогда не отпустит его на родину. Однако это всё-таки произошло, но Дань вернулся в Цзи, столицу Янь, с глубокой душевной раной и чувством, что оказался опозорен своим пленом, а, значит, должен был отомстить, дабы очистить своё имя и успокоить свою душу. Это и стало причиной, по которой он, посоветовавшись со своим наставником, выбрал Цзин Кэ и, одарив его всяческими милостями, не щадя при этом ни своего имущества, ни своих людей, отправил его на самоубийственную миссию ко двору циньского правителя.
(Иллюстрация из книги "Повесть о Великой стене")
«Повесть о Великой стене» откладывает рассказ о положении заложника принца Дань в прошлом и переносит нас сразу в осень 228-го года до н.э., но в остальном поначалу повествует о тех же самых событиях, что и произведение выше, хотя и с иными деталями, акцентами и трактовками. Параллельно с этим рассказывается история сына-подростка Цзюй У, того самого наставника наследника Даня. Мальчишка в свои четырнадцать лет, судя по всему, не отличался ни высоким ростом, ни крепким телосложением, зато отличался говнистым характером и длинным языком, за которым следил ещё хуже, чем за своими конечностями. В один непрекрасный для него день он послал своего учителя Ю Ши на три веселых иероглифа (ну или два, таких, например, как 鸡巴), потом то же самое сделал со своей нянькой, применив вдобавок ногоприкладство, да и свалил в лес со своим слугой-заикой Цзэба на охоту.
Занятие это энергозатратное, поэтому оба вскоре проголодались и в поисках того, кого можно было б развести на еду, пришли к одиноко стоящей хижине. Цзэба отметил, что хижина эта какая-то странная. А потом ещё оказалось, что там и обитательница странная тоже:
«…— Ах нет, господин, — возразил Цзеба, — это не крестьянская хижина. Думается мне, что это кабачок и что голодные путники могут здесь получить и еду и п-питье.
Пока, запинаясь, он говорил эту такую для него длинную речь, они незаметно добрались до самого порога хижины. Тотчас же, будто она следила за их приближением, как паучиха следит за звенящей мошкой, появилась хозяйка.
Это была здоровенная женщина лет за сорок, одетая в городское платье, но по-деревенски подоткнутое, вылинявшее и выгоревшее. Волосы у нее были не убраны. Толстые ручищи уперты в крутые бока. Цзеба тихонько взвизгнул и втянул голову в плечи. Хозяйка мельком взглянула на него, улыбнулась и, кланяясь Цзиню, заговорила:
— Окажите мне милость, сойдите с коня, господин, чтобы ваши благородные кони могли отдохнуть от долгой дороги. Какие прекрасные кони! Они, наверное, любят, чтобы ветер дул им в ноздри. Не то что деревенская кляча, которую ветер подгоняет, а она ни с места.
— Ты сама деревенская кляча! — грубо сказал Цзинь. — Поторапливайся, подай мне поесть!
— Ах, господин, — говорила женщина, не обращая внимания на слова Цзиня и продолжая поглаживать лошадь, — будь у меня слуга, он обтер бы пот, от которого потускнели их гладкие шкуры, и, дав коням отдышаться, бережно напоил бы чистой водой и подкинул душистого сена, чтобы они восстановили свои силы. Но у меня нет слуги, и придется мне самой о них позаботиться. А вас я прошу пройти на балкон, где вам будет удобно и прохладно дожидаться обеда.
На это Цзинь ответил грубыми словами, каких устыдились бы даже конюхи и возничие, а смысл их был тот, что он голоден и будь хозяйка проклята, если тотчас его не накормит. Но она и виду не подала, что обиделась, и, продолжая кланяться на каждом шагу, сказала:
— Знала бы я, что мою скромную хижину посетит такая знатная особа, уж я бы правдами и неправдами раздобыла кусок мясца. Уж я бы не поленилась, сама бы вышла на промысел. Подстерегла бы добычу, зарубила топором, сварила, испекла бы пироги. А сейчас в моем доме нет ничего, кроме овощных кушаний.
— Ври больше! — прервал Цзинь речь хозяйки. — Никогда не поверю, что ты так разжирела на одних овощах. Посмотреть на тебя — гора сала!
— Ах-ах-ах! — сказала женщина. — Что за шутник молодой господин! Какие слова и какие речи! Мне таких и не приходилось слыхивать!
Слушая эти любезности, Цзинь подумал, что она испугалась его знатности, развалился на циновке, застучал кулаками и закричал:
— Эй, поворачивайся, неси мне поесть! Неси мяса, неси дичи, а свои овощи подавай свиньям!
Тогда хозяйка улыбнулась так сладко, что ее маленькие глазки исчезли в складках щек, а губы, раздвинувшись, обнажили большие желтые зубы.
— Уж раз господин требует мяса, придется его мясом угостить! Я повариха искусная, умею и парить и жарить. Могу протушить кусок мяса так, что будет он нежней небесного облачка. Могу приготовить подливки: сладкие, соленые, кислые, горькие и острые. Могу угодить и нёбу, и желудку, так что из жадного рта слюнки потекут…
Так она говорила и с каждым словом подходила все ближе к мальчикам и уже не улыбалась, а хмурилась, и густые брови изогнулись, как мохнатые змеи, над сверкающими глазами. Цзинь откинулся назад и, как завороженный, не мог отвести от нее взгляда, а Цзеба тихонько пискнул и втянул голову в плечи.
— Но нет у меня мяса, и негде его добыть. Так что же прикажешь делать? Не хочешь ли ты, чтобы я зарезала твоего слугу и взамен поросенка изжарила его на обед?
— Я людей не ем! — плаксиво закричал Цзинь. — Верно, сама ты людоедка! Оставь Цзеба! Это мой шут, а не твой! Вот я пожалуюсь моему отцу, и он велит отрубить тебе голову!
— Ах, так! — закричала хозяйка и выпучила глаза. — Ррр! Где мой большой ножик? Р-р-р! Зарежу и слугу, и господина, чтоб не дерзили, не грубили, были вежливы! P-p-p!
Тут оба мальчика в ужасе перемахнули через перила балкончика и, не разбирая дороги, кувырком, ломая кустарник и раздирая одежду и кожу о сучья деревьев, скатились вниз с горы. Сверху им вслед несся звонкий хохот хозяйки, потом эхо отчетливо повторило ее смех. Потом все стихло, и только где-то, невидимый, журчал ручей.
— А к-к-кони? Они остались наверху, — сказал Цзеба, зализывая исцарапанные руки.
— Я за ними не стану подниматься, — ответил Цзинь, — а ты, если хочешь, иди.
— Н-н-нет, — сказал Цзеба, — я не хочу. П-п-пусть остаются.
Что с мальчиками случилось дальше, читатель узнает аз следующей главы. Что же касается лошадей, то хозяйка, все еще смеясь, стегнула их хворостиной, крикнув:
— Пошли, кони, за своим хозяином следом!
И кони поскакали домой. Но они не добрались до дому, верно кто-нибудь украл их по дороге, и мы о них больше рассказывать не будем…»
Читая это, я невольно подумала о том, как автору удалось буквально на ровном месте нагнать жути. Сразу вьетнамскими флешбеками перед глазами встали всякие стрёмные детские сказки. И это я сейчас не про какие-нибудь страшилки, а про, к примеру, сказки братьев Гримм в их изначальном виде с каннибализмом, расчлененкой, чёрной магией и прочими «прелестями». Короче, как по мне, саспенс удался. Это был первый впечатливший меня эпизод, но далеко не последний. Да и мальчишки хотя и легко отделались в этой истории, ухитрились потом вляпаться в другую. Причём для юного господина Цзюй закончилась она трагично:
«…А молодой господин Цзинь, только что полный жизни, лежал неподвижно и ни разу не успел вскрикнуть, и теперь хоть целая вечность была перед ним, ему уже не закричать.
Когда Цзеба понял это, он бросился бежать. За его спиной заходящее солнце залило кровью все небо, но он бежал вперед, он бежал всю ночь и вот добежал.
— Может быть, он был еще жив, — сказал Ю Ши, учитель. — Надо было дать ему воды…
Цзеба с ужасом посмотрел на него и проговорил, заикаясь:
— Т-т-такие живые не б-бывают…»
Последнюю фразу просто в цитаты) Не, серьёзно) Я заценила изящество способа сказать, мол, «Там песто, улиточка»)) И гадала ещё, что там от головы осталось. Хоть в этом г-жа Гурьян пощадила нежную психику читателей: она просто рассказывала, как дело было, но от подробностей, так и быть, избавила.
Однако, как так вышло с юным Цзюй Цзинем, и к чему привела вся эта история, раскрывать не буду, дав возможность заинтригованным узнать это самим. Не хочу портить удовольствие)
(Сожжение конфуцианских работ по приказу Цинь Шихуанди)
Не могу, впрочем, удержаться и не процитировать и другой отрывок, уже о временах империи Цинь:
«...Если книги наталкивают на преступные мысли, то надо сжечь эти книги. Составьте указ.
Как только эти слова достигли слуха Фу Су, старшего сына императора, он почтительно попросил об аудиенции и был принят государем. Исполнив все церемонии, он заговорил:
— Государь, если вы приведете в исполнение свое намерение и сожжете книги, погибнет вся человеческая премудрость.
Эта речь не понравилась императору.
— Закрой рот, дурацкая голова! — закричал он. — Это еще что за человеческая премудрость? Я — премудрость! Я первый император и первый мудрец! Что ты там вычитал в книгах? Как люди вили гнезда на деревьях, словно бескрылые птицы? А сейчас они строят стену длиной в десять тысяч ли. Десять тысяч! Про такое ты читал? Что это была за премудрость, когда министры сажали в темницу своих повелителей, а вся страна беспрестанно кипела, как котел, потому что владетельные князья дрались без передышки и топтали конями посевы, так что все годы были голодные и народ одичал! Это премудрость? Ты стоишь перед горой Тайшань и не видишь ее! Смотри, что я сделал для моей земли и как благоустроил ее! Посмотри на мои дороги, которые всю ее оплели из края в край! Бывало, за сто ли тащились неделю и ломали лошадям ноги в колдобинах да еще каждый день меняли оси у повозок, потому что колеи были то слишком узки, то слишком широки, так что у каждой заставы валялись негодные оси с колесами. А теперь по моим дорогам кони добегут за четыре часа и на почтовую станцию явятся свеженькие и сухонькие, так что и менять их не надо и конюхам обтирать их не стоит. И эти дороги объединили страну крепче всех воинских побед, а об этом в книгах нет ни слова.
— Зачем искать в книгах то, чего в них не может быть? — возразил Фу Су.
— Если этого нет в них, значит они бесполезны. А если они бесполезны, значит они вредны. И, если они вредны, их следует сжечь, и не о чем спорить. Ты можешь удалиться.
— Но, государь, — воскликнул Фу Су, — молю вас, выслушайте! Учитель Кун в своих книгах велит подданным почитать государя, а сыновьям — родителя. Так же он пишет о манерах и музыке…
— Вот уж по тебе видать сыновнюю почтительность! — закричал Ши Хуанди. — Учит почитать государей? А давно ли Поднебесная стала единой страной? Еще живы люди, которые помнят, что они не Цинь, а Чжоу, и Чжао, и Янь, и Хань, и Чу, и Ци. Вот они и почитают своих старых князей и то и дело покушаются на меня. Хорошие манеры, нечего сказать! А музыка? Когда я был мальчишкой, колотили в дно глиняного таза, хлопали себя по бедрам, орали «ох! ох!» и думали, что это музыка! Мои враги ищут в книгах не музыку и манеры, а предлоги для покушения на мою жизнь. Премудрость — ах, ах! В ущелье Чертова Дыра сидел чертов старец, скрывавший свое имя и учивший мальчишек премудрости, как им стать княжескими советниками и мутить Поднебесную, образуя союзы, чтобы уничтожить друг друга. Вот уж стоило учиться этой премудрости! Что ни княжество — своя монета, что ни город — своя мера, что ни двор— свой господин! Я это прикончил! Властитель один, страна едина, монета едина, вес един, едина дорога от гор до моря! И об этом в книгах не сказано, и все я придумал сам! Я оросил пустыню! Я осчастливил землю! Я объединил страну!..»
Отрывок этот хорош и как пример спора с обменом аргументами, и как противоположный взгляд на деятельность Цинь Шихуанди. Хотя методы его были совершенно не гуманны, всё написанное выше, однако, вполне справедливо, что и делает данного правителя столь противоречивой фигурой. И, на мой взгляд, О.М. Гурьян отлично удалось это показать. Равно, как и многое другое.
Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:
Эта повесть, очевидно, была написана для подростковой или даже детской аудитории, что выражается в манере повествования (она примерно такая же, как у Апте, о котором я говорила тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 48. «Чандрагупта» и «Добрый царь Ашока»), однако, у меня невольно сложилось впечатление, что по ходу дела, мадам об этом забывала и начинала фигачить всё, как было, и про человеческие жертвоприношения, и про казни через распиливание, и про нанесение увечий, и про войну с её последствиями и т.д. и т.п. Так что на деле чтиво вышло просто написанное, но не сказать, что детское. К тому же Ольга Марковна оказалась мастером клиффхенгеров) И вроде она тебе в лоб говорит, мол, а теперь лови клиффхенгер, но от этого ты ещё больше хочешь знать, что ж там было дальше) Да ещё вдобавок сюжет построен таким образом, что действующие лица на первый взгляд никак могут быть с друг другом не связаны, но потом непременно пересекутся. При этом лично мне не удалось предугадать ни как, ни в какой момент это произойдет, ни как надолго, ни, зачастую, чем кончится. Я читала и не могла оторваться. Прервать чтение пришлось только потому, что пора было спать.
С одной стороны вся эта череда «необычайных совпадений» и «теснота мира» напоминают старые индийские фильмы, с другой стороны…А разве в жизни, в сущности, происходит не так же? Сколько реально поразительных совпадений, сколько пересечений судеб может каждый вспомнить из собственной жизни. И никогда не знаешь, во что это выльется, чем станет – короткой встречей на несколько часов или союзом, либо соперничеством на долгие годы. И никогда не знаешь, с кем и когда встретишься, а с кем и когда расстанешься, на время или навсегда. Так что вот-это-поворотов лично для меня хватало, когда ждешь по законам жанра одного, а тебя кидают через бедро и выдают нечто совсем иное. И лично мне бросилось в глаза то, что в повествовании как будто намекается на то, что паника (и вообще импульсивность) даже в самых жутких обстоятельствах ещё никого до добра не довела: под воздействием паники и стресса герои этой истории теряли память, свободу, здоровье, имущество, а иногда и жизнь. И вместе с тем немилосердно между строк читается и прямо противоположная мысль – иногда всё хорошенько обдумать у тебя просто нет времени. Если ты ошибся, то ты ошибся.
Отдельный плюсик от меня за знание материала и всё-таки ощутимую достоверность. Хотя было несколько сомнительных моментов, в остальном я была очень довольна, особенно после того, как в ходе своих поисков почитала всякое разное. Например, в одном тексте про первого китайского императора написано про столы, кресла и скамейки. Всё замечательно, только достаточно посмотреть хотя бы на фрески Западной Хань и почитать немного литературы по теме, чтоб узнать, что в те времена китайцы ещё не использовали в обиходе высокую мебель, а пользовались низкой мебелью, циновками и широкими сидениями на низких ножках. Так вот в «Повести о Великой стене» таких косяков я не заметила. Бытовые моменты описаны без явственных, заметных даже мне, ошибок, чувствуется, что автор глубоко погружалась в тему и знала, о чем она пишет. Даже деньги в форме бронзовых ножей, которые использовались в царствах Янь и Ци, упомянуты.
Да ещё вдобавок к этому постоянно использовались китайские идиомы, чэнъюй. Не знаю, владела ли писательница китайским языком (полагаю, что да), но чэнъюй знала точно и много, что моему намётанному глазу после написания собственного романа теперь видно отлично. Так что тут мое почтение. Я словила восторг заклёпочника.
В то же время некоторые социальные моменты выглядят для меня не совсем однозначно. Кое-что вроде бы и логично, и даже многое объясняет, но прям конкретно расходится с другими, более ранними, произведениями. Я не зря советую читать эту повесть вместе с «Яньским наследником Дань», потому что они повествуют об одном и том же, во многом перекликаются, но в то же время диаметрально противоположными представлены характеры некоторых действующих лиц, отчасти их мотивация и социальное взаимодействие между ними. Так лично мне бросилось в глаза то, как в старинной повести наследник Дань разговаривает со своим наставником снизу-вверх, как ученик с учителем, в то время как у Гурьян это взаимодействие идёт сверху-вниз, Дань говорит как сын правителя с хоть и высокоранговым, но служителем. И ведь логично и то, и другое. Но тут я больше верю повести I-IV-го веков, поскольку они написаны во времена более близкие к описанным.
Подводя итоги, скажу, что оба произведения заслуживают знакомства с ними, хотя и по разным причинам. Причем читать лучше оба вместе: то, что непонятно и неочевидно в старинной повести, может быть объяснено в повести Гурьян и наоборот. По поводу «Повести о Великой Стене» я могу смело сказать, что это отличное произведение, одно из лучших, что я читала за минувший год, и в своем личном рейтинге я определенно поставлю ему одну из самых высоких оценок.
Список прошлых постов, как обычно:
Часть 1 (XXXI-ХХХ вв. до н.э.). История нашего мира в художественной литературе. Часть 1. «Листы каменной книги»
И самый полный перечень других частей от 1 до 16 в конце:
Перечень частей от 17 до 30:
Перечень частей от 31 до 44: