Жил-был я. Папа. Продолжение.⁠⁠

После карантинного лагеря семья воссоединилась, и получила место приписки в одной деревне на юге области, где должны были проживать. До деревни добирались пешком двое или трое суток. Еды почти не было. Пришли в сельсовет уже вечером, где им определили заброшенный полуразрушенный дом на окраине, куда добрались впотьмах. Дети были очень голодны, и бабушка обратилась к ближайшей соседке, которая накануне получила похоронку на мужа.

- Не могли бы вы дать мне немного хлеба и молока, у меня дети голодные.

- Пошли на х… фашисты ё…..ные – зло ответила соседка.

- Извините – сказала бабушка и ушла.

Кое-как разместились на ночлег в необустроенном доме и собрались спать на голодную. Тут раздался стук в окно. Тетя Вика открыла, и сын соседки молча протянул крынку молока и свежий каравай хлеба. У отца сохранилось самое раннее воспоминание в жизни, как ночью они ели этот хлеб с молоком и вкуснее этого не было ничего. Кроме них в деревню приписали ещё несколько немецких семей, и отношение к ним было конечно настороженное. А с той соседкой позже бабушка сильно подружилась, и они по-женски поддерживали друг друга, чем могли. Подружились с ее сыном и мои дядьки, а уже после войны самый веселый и шустрый из моих дядек даже обрюхатил ее дочь, только она не рискнула выходить замуж за немца, даже при послевоенной нехватке мужиков.

За полгода семья обустроилась в доме, деду сразу нашлось применение в колхозе. Появилась своя хоть колхозная корова, что было огромным счастьем. Потихоньку из таких маленьких радостей жизнь стала налаживаться, потому как практически все работали насколько могли. И вот летом 42-го года деду прислали предписание прибыть в райцентр с последующим направлением в труд армию. Помня о судьбе братьев деда, фактически деда стали готовить как на похороны. Тётя рассказывала, что бабушка за два дня буквально постарела в лице и провожала деда, думая, что больше его никогда не увидит. Настроение было практически траурное. В это время через деревню проходил цыганский табор, и одна пожилая цыганка подошла к забору и попросила бабушку помочь с едой. Бабушка дала ей также хлеба и молока. Вдруг цыганка неожиданно ей сказала:

- Да не загоняй ты себя в могилу. Завтра твой муж вернется, и войну вы переживете. Береги себя и счастья твоим детям.

С тем и ушла, бабушка стояла, как вкопанная не зная верить или нет. А утром дед постучал в окно и рассказал следующую историю. В райцентре разобрались, что дед не подлежит призыву в труд армию и приказали немедленно вернуться. Дед на радостях, где на попутных подводах, где пешком, за одну ночь вернулся домой.

Ближе к концу войны тетя Вика вышла замуж за одного из таких же немцев-переселенцев и покинула отчий дом. С мужем они попали в трудовой лагерь в Казахстане. Там с ней произошло горе. Она потеряла мужа и ребенка при операции, когда ей вырезали аппендицит. Больше детей у нее не было. Из лагеря она перебралась в Алма-Ату к сестре бабушки Амалии Давыдовне, которая работала тогда на швейной фабрике. Тётя тоже была хорошей швеей и устроилась там же. С войны и до самой пенсии она проработала на этой фабрике от простой швеи до мастера, потом бригадира и до начальника отдела технического контроля. Она дважды выходила замуж, а детьми ее стали все ее племянники (я так вообще крестный сын) как родные, так и двоюродные и троюродные. Как могла она восстановила и поддерживала связь между всеми своими братьями и сестрами, с которыми они жили до войны в Добринке. Меня всегда удивляло, когда она приходила перед праздниками к бабе Мале (так я называл ее, думая в раннем детстве, что она моя настоящая родная бабушка) с несколькими десятками открыток и заполняла их, поздравляя и желая счастья. К ней приезжали в Алма-Ату все родственники вместо курортов из Тюмени и области, Новосибирска, Омска, Саратова, Нальчика, из каких-то аулов по Алматинской области и ещё черт знает откуда. Здесь проходили встречи братьев и сестры во главе с Танте (тётей по-немецки) – бабушкой Амалией, которая по жизни стала моим родной после смерти родителей.

Бабушка умерла в 1948 году, когда отцу было 10 лет. Он единственный, кто не получал от бабушки за провинности. Во-первых, папа умел не попадаться на шалостях, во-вторых, поскольку он был самый младший, за него чаще всего получал дядя Ролянд, потому что не доглядел. Умерла от той болезни, которую получила при переселении из Поволжья в Сибирь. Лекарства, которые доставал дед могли только приглушить, но не вылечить до конца. Дед пережил бабушку на 4 года, суровые условия военного времени сильно подорвали его здоровье. Года три после бабушки он ещё держался, а потом буквально зачах в течение года. Отец остался на попечении братьев, но если старший Рудольф поступил в институт в Тюмени, фактически они остались вдвоем с Роляндом. Тот в свою очередь бросил школу, когда дед был ещё жив, и пошел работать. Учеба ему не давалась, они даже учились в одном классе отцом несмотря на разницу в 10 лет. Папа, наоборот, в 16 лет закончил среднюю школу, но учится в вузе ему не светило несмотря на способности. Дальше нужно было снова выживать в условиях послевоенного времени.