В 2004 году Россия оказалась у разбитого корыта. Затяжная война на Кавказе каждый день отнимала жизни, но теперь, спустя пять лет, страна столкнулась с самыми кровавыми терактами в своей истории, даже более катастрофическими, чем Буденновск и Кизляр. 2004 год стал пиковым в смысле потерь мирного населения от терактов за все время противостояния на Кавказе. Между тем, проведя грандиозную террористическую кампанию, боевики на время сбавили активность: им вылазки тоже стоили недёшево, так что теперь у сторон имелось некоторое время, чтобы прийти в себя и понять, как действовать дальше.

Для России Беслан стал не только страшной трагедией, но и поводом для скучной и прозаической организационной работы. Во-первых, и до Беслана было очевидно, что наилучший способ борьбы с крокодилами — осушение болота, то есть подрыв самой социальной базы террористов. Проблему собирались решать, восстанавливая Чечню и налаживая хозяйство не только на ее территории, но и на всем Кавказе. Этой работой в ближайшие несколько лет занимался Дмитрий Козак, чиновник, мало открытый публике, но имеющий очень широкие полномочия. Уже 13 сентября Козак был назначен президентским полпредом в Южном федеральном округе и одновременно — главой некой «особой федеральной комиссии по Северному Кавказу».

Козак не прославился как публичная персона. Однако он считается одним из самых близких к Путину российских чиновников. В высшие эшелоны власти он попал почти одновременно с самим Путиным, а до Кавказа занимал должности, не предполагающие частого появления на ТВ, но связанные с серьезным реальным влиянием. К слову, в роли теневого представителя президента на проблемных участках он оказывался много раз. Так, с конца 2000-х годов он последовательно курировал вопросы, связанные с проведением олимпиады в Сочи, интеграцией в состав России Крыма, а сейчас его иной раз упоминают в прессе и в частных разговорах как теневого правителя Донбасса. Президентским представителем на Кавказе стал человек, пользующийся значительным доверием первого лица.

Весной 2005 года в прессу просочились (вероятнее всего, с ведома и по прямому указанию автора) выдержки из «секретного доклада» Козака. В принципе, в открытой для публики части он не сообщал ничего такого, чего не знал любой торговец на махачкалинском базаре. Значимость доклада состоит скорее в признании Кремлем остроты проблемы:

«Сформировавшиеся во властных структурах корпоративные сообщества монополизировали политические и экономические ресурсы. Во всех Северо-Кавказских республиках руководящие должности в органах власти, наиболее крупных хозяйствующих субъектах занимают лица, состоящие в родственных связях между собой. В результате оказалась разрушенной система сдержек и противовесов, что приводит к распространению коррупции. Доминирующие кланово-корпоративные объединения в силу своей „закрытости“ не заинтересованы в наличии механизмов обратной связи, позволяющих вести открытый диалог с гражданами. Произвол властей порождает у большей части населения социальную апатию. Во многих субъектах Федерации власть не имеет существенной опоры. В шести из двенадцати субъектов ЮФО отрицательный рейтинг высших должностных лиц превышает величину положительных оценок».

Одновременно Козак отметил, что экономика региона уходит в тень, выделяемые из государственной казны деньги в лучшем случае бросаются на затыкание брешей в бюджете (в худшем — разворовываются), а действия силовиков неэффективны.

Дмитрий Козак, Полпред в Южном Федеральном Округе и глава «Особой Федеральной комиссии по Северному Кавказу»

Козак только констатировал очевидное: пожар Чечни перекинулся на весь Кавказ, и теперь проблемой стало не только и не столько чеченское подполье.

Разрешить проблему только социальными, административными и экономическими способами было невозможно. В качестве крайней меры в Чечне начали применять (негласно) контрзахват заложников. После Беслана эту тактику начали применять широко, и она (при всей своей этической неоднозначности) приносила хорошие результаты. Во многом грязную работу взяли на себя лоялисты. Безжалостные, хорошо знающие друг друга и своих нынешних противников, отряды новой чеченской милиции вытаскивали боевиков из леса, удерживая их родственников и принуждая бросать оружие. Именно таким образом, в частности, был приобретен для новой Чечни бывший министр обороны Ичкерии Магомед Хамбиев, один из последних командиров, подчиненных Масхадову. Рамзана Кадырова неоднократно обвиняли в создании частных тюрем, однако тот реагировал на обвинения со стоическим спокойствием.

Контрзахватами действия спецслужб не ограничивались хотя бы потому, что далеко не все боевики шли на контакт даже после пленения родственников. Де-факто все спецслужбы, действующие в Чечне, практиковали негласное уничтожение подозреваемых в терроризме. В республике действовали мобильные группы ФСБ, МВД, ГРУ. Военная разведка опиралась в основном на пестуемые ею отряды лоялистов «Восток» и «Запад», МВД и ФСБ использовали собственных ликвидаторов. Частый гребень, которым прочесывали республику, чисто статистически должен был регулярно задевать и невиновных. Тем не менее спецгруппы продолжали работу, попутные потери рассматривались как приемлемая плата за уничтожение настоящих террористов. Интересно, что известны случаи, когда БТР без опознавательных знаков забирали и увозили в неизвестном направлении кадыровцев, после чего тех, как обычно, никто и никогда больше не видел. Говоря без обиняков, российские спецслужбы использовали ту же методику, что и классические «эскадроны смерти». Похожим образом действовали не только государства Латинской Америки, откуда пришло название, но и, например, французская разведка во время войны в Алжире. Солдатам было не до сантиментов. За годы, прошедшие с начала войны, между русскими и чеченцами произошло слишком многое, чтобы кто-то из пленных мог рассчитывать на снисхождение. Зверские нравы подполья не были ни для кого секретом, и по свидетельству журналистов, которым удавалось пообщаться с ликвидаторами, боевиков просто не воспринимали как людей. Тем более что борьбу с террористами часто вели их собственные бывшие товарищи — они могли сменить сторону, но добродетели при этом не преисполнялись. Информацию из пленных выбивали силой, их дальнейшая жизнь часто оказывалась короткой и почти никогда — благополучной. Речь не шла о садистском удовольствии, однако предполагалось, что результата можно добиться только таким способом. По неполным данным «Мемориала», в Чечне исчезли и либо нашлись мертвыми, либо не отыскались вовсе в 2002 году 453 человека, в 2003-м — 340, в 2004-м — 229, в 2005-м — 153, в 2006-м — 74 человека, после чего эти цифры колебались от нескольких до нескольких десятков человек в год. В соседних республиках подобные методы практиковались куда менее интенсивно, но тоже использовались.

«Мы не убийцы, — говорил боец одной из таких команд. — Мы — офицеры, воюющие с жестокими террористами, которые не останавливаются ни перед чем — даже перед убийством детей. Это звери — их можно только уничтожать. На такой войне нет места всяким юридическим нюансам».

Произошли также некие реформы внутри силовых структур, отвечающих за войну с террористами. С января 2001 года борьба шла под общим руководством РОШ, Регионального оперативного штаба. Поначалу РОШ возглавляли генералы ФСБ, некоторое время спустя эту функцию передали МВД. Правда, де-факто Кавказ оставался под контролем ФСБ: чекисты просто становились генералами милиции. Сразу после событий в Беслане у РОШ появился новый глава, тоже чекистско-милицейского происхождения, Аркадий Еделев. До 2010 года он и возглавлял штаб. Тем временем внутри контртеррористической группировки создали единую разведывательную службу, объединившую усилия ГРУ, МВД и ФСБ. Одной из причин Беслана стало именно обилие самостоятельных служб, только от случая к случаю обменивавшихся информацией. Правая рука не знала, что делает левая. После Беслана координацию начали улучшать.

Аркадий Еделев, Глава Регионального оперативного штаба на Кавказе

Все эти меры в сочетании со старой доброй оперативной работой дали результат. Беслан, казалось, потрясающе эффективное террористическое нападение, в действительности ничего не изменил к лучшему для боевиков, и чеченское подполье постепенно шло к окончательному упадку.

«НАВСЕГДА ГОТОВ»

Боевики оказались в двойственном положении. Технически, за 2004 год они добились всего, что хотели, осуществили самые бесчеловечные с точки зрения морали и самые эффектные в смысле воздействия на умы и души теракты из возможных. Но теперь перед ними стоял ключевой вопрос: а что дальше? Ответа у лидеров террористов не было. Кампания 2004 года отгремела, но в горы по-прежнему шли спецгруппы, отлавливающие партизан, комендатуры никуда не делись, а подполье медленно, но неуклонно деградировало. От почти армейской структуры конца 1999 года боевики уверенно шли к превращению в самые обычные уголовные банды, пригодные скорее для налета на банк, чем для борьбы за власть. Затяжная война выматывала не только Россию. Слабели обе основные опоры партизан — и поддержка внутри страны, и помощь извне. Социальная база «лесных братьев» сокращалась по мере восстановления Чечни, многие, включая даже бывших полевых командиров, могли рассчитывать на амнистию и службу в рядах новой милиции и с удовольствием пользовались открывшейся возможностью. Политика расшатывания подполья приносила свои плоды. Наконец, у самых стойких борцов за глобальный джихад появились куда более перспективные альтернативы вроде Афганистана и Ирака, причем это касалось и их ближневосточных покровителей с большими деньгами, и рядовых боевиков, готовых лично ехать на край света и воевать за свои религиозные убеждения. У террористов оставались спонсоры, в частности, чеченская диаспора Ближнего Востока, но в целом Кавказ не мог претендовать на роль основного фронта в глобальном джихаде. Но международный джихад был последним способом не остаться один на один. Лидеры боевиков заранее смирялись с тем, что окажутся глубоко на задворках террористического ислама, но в этой схеме оставался лишний человек — слишком явно лишний. Речь об Аслане Масхадове.

Масхадов уже давно не располагал сильными отрядами, самые громкие победы давно принадлежали другим людям. Однако его главной задачей была не война. Именно фигура Масхадова позволяла поддерживать противоестественную на первый взгляд смычку исламских фундаменталистов и западных интеллектуалов. «Легитимный» и «прозападный» Масхадов был просто незаменим при работе с общественным мнением Европы и США. Проблема в том, что к концу 2004 года с этой стороны боевики потерпели сокрушительное фиаско. Беслан сильно ударил по их мировой репутации. Дежурная брань по адресу Москвы, неспособной обеспечить безопасность и найти бескровное решение там, где бескровного решения не было, не могла ничего сделать с очевидным фактом: люди, объявленные повстанцами и доведенными до отчаяния борцами за свободу, захватили школу, зверски пытали детей и убили их столько, сколько смогли. К тому же изменился внешнеполитический контекст. Позиция России легко поддавалась критике в 90-е годы, но сейчас США, Британия и ряд других стран вели собственную войну в Ираке, а в Афганистане увязла куда более разношерстная коалиция, в том числе и основные страны старой Европы. Связи между пресловутой Аль-Каидой и чеченским подпольем были слишком очевидны, чтобы разделить «плохих» и «хороших» исламских боевиков. Среди террористов, взорвавшихся в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года, нашлись люди, до этого собиравшиеся на джихад в Чечню.

Нельзя сказать, что любовь между западными партнерами и чеченцами прошла окончательно, но в новых условиях, когда главной темой стала международная борьба за веру и война с мировым терроризмом (последнее — по крайней мере, на уровне риторики), Масхадов автоматически превращался в живой реликт. Сам он этого еще не понимал и пытался по-прежнему вести старую игру. В роли голубя мира тогда выступил член парламента Швейцарии и докладчик по чеченской теме в ПАСЕ Андреас Гросс. Он развил кипучую деятельность, пытаясь собирать некие круглые столы по чеченской проблеме — видимо, Масхадов расслабился и стал куда менее осторожным. Существует довольно правдоподобная версия, согласно которой Масхадова целенаправленно выманили под удар туманными обещаниями мирных переговоров. Басаев потом сетовал, что Масхадов стал спустя рукава относиться к конспирации, часто говорил по мобильному телефону, причем звонил и писал СМС прямо из своего укрытия. Поимка бессменного ичкерийского президента стала вопросом времени.

8 марта 2005 года бункер Масхадова, где он скрывался с группой других боевиков, обнаружили в частном домовладении в селе Толстой-Юрт. По указанному адресу выехала группа центра спецназначения ФСБ — проще говоря, «Альфа» и «Вымпел». Масхадову и его людям предложили сдаться. Вход в укрытие подорвали, однако добивать противника не потребовалось: боевики сложили оружие. Из бункера извлекли нескольких живых и одного мертвого — Масхадова. Он имел два ранения. Одно — сравнительно легкое, в области грудной клетки. Другое — ставшее причиной гибели — пулевое в висок.

Для чеченского лидера захват в плен был хуже смерти. Он успел слишком много совершить, чтобы иметь хотя бы теоретические шансы выйти на свободу. К тому же плененного Масхадова наверняка использовали бы самыми разнообразными способами: и для добычи информации, и в качестве зримого подтверждения успеха операции на Кавказе, и для манипуляции остающимися в подполье боевиками. Масхадов все это понимал, и заранее попросил своего племянника и телохранителя Висхана Хаджимуратова застрелить его в случае окружения. Звучали самые разнообразные версии произошедшего в схроне, но самой правдоподобной выглядит та, по которой именно любящий племянник добил дядюшку. Сам Хаджимуратов впоследствии менял показания, но пуля была выпущена именно из его пистолета, так что практически нет сомнений, что точку в биографии Масхадова поставил именно он.

Путь одного из ключевых персонажей всего чеченского конфликта завершился. Масхадов играл огромную роль в этой войне с самого начала — и вот теперь он был окончательно и бесповоротно мёртв.

Характерно, что даже теперь, после Беслана, пресса запела о моральных качествах покойного и его важности для мирного процесса. Одним из первых отличилось польское министерство иностранных дел, объявившее случившееся «не просто преступлением, но и политической глупостью и большой ошибкой». «Умеренность» Масхадова активно подчеркивалась СМИ. Однако все наблюдатели, начиная от скорбящих фанатов (провозглашавших погибшего «чеченским де Голлем») и заканчивая торжествующими официальными изданиями (например, обычно застегнутый на все пуговицы «Эксперт» вышел с хулиганским заголовком «Навсегда готов»), соглашались, что больше фигур такого масштаба у боевиков нет и не будет. Головорезов и религиозных фанатиков в стане террористов имелось хоть отбавляй, но лидеров, претендующих на умеренность, известных публике и хотя бы для вида признаваемых боевиками — больше не оставалось. Интересно, что Кремль напоследок обвинили в неизбежной радикализации «сопротивления» — как будто после Беслана и всего остального оно могло радикализироваться ещё сильнее. И в России, и за рубежом нашлось достаточно много наблюдателей, уверяющих публику, что Масхадов как-то сдерживал наиболее одиозных террористов. Тезис «Масхадов сдерживал радикалов» превратился в мантру, причем повторяющие ее эксперты не давали себе труда объяснить, как именно и кого конкретно он сдерживал. В итоге разговоры о грядущем обострении обстановки в Чечне так и остались разговорами: если кампания 2004 года стоила жизни, по разным оценкам, 260–280 силовикам, то в 2005 году погибло чуть более 150 солдат армии и ВВ, то есть потери сократились почти вдвое, а в 2006 году вообще снизились до нескольких десятков человек. Это обстоятельство отлично показывает действительный уровень влияния Масхадова на активность подполья: его смерть не вызвала вообще никаких изменений общей тенденции к постепенному сокращению потерь в Чечне. «Односторонние прекращения огня», о которых он объявлял, обычно не касались людей, способных прекратить огонь. Более того, как легко заметить, самые страшные теракты случились именно в бытность Масхадова президентом Ичкерии. Пик террора с наибольшим числом жертв пришелся на 2002–2004 годы. В 2005-м, когда легитимный президент, якобы сдерживавший радикалов, погиб, количество жертв терактов ощутимо упало, и постепенно снижалось все последующие годы.

На прозападной версии чеченской независимости был поставлен жирный крест.

ВОЙНА ДЖАМААТОВ

История кавказского подполья с середины 2000-х — это история войны за веру, наконец освобожденной от демократической и правозащитной риторики. Характерна смена лозунгов Басаева. Еще в 2005 году в интервью он заявил: «Для меня это прежде всего борьба за независимость. Если я не свободный человек, я не могу жить в своей вере. Мне надо быть свободным. Свобода первична. Вот что я думаю. Шариат следует за ней». Но спустя всего полгода он объявляет, что атака на Нальчик есть «исполнение обязанности вести джихад». Сомнительно, чтобы Басаев на самом деле был религиозным фанатиком, он никогда не обнаруживал какой-то экстраординарной приверженности вере. Скорее, лидер боевиков старался объединить борцов за религиозные идеалы и уменьшающихся в числе сторонников борьбы за независимость.

Между тем в середине 2000-х годов террористическое подполье сильно изменилось. Чечню и вообще Кавказ так или иначе постепенно покинули практически все иностранные моджахеды. Кто-то погиб, кто-то просто уехал, однако парадоксальный факт состоит в том, что кавказское подполье отказалось от националистических лозунгов в пользу религиозных, но само по себе стало уже не слишком нужным мировому джихадистскому движению. Кроме того, подполье менялось изнутри. Командиры первого поколения или были убиты, или очутились в тюрьмах, или перебежали на службу к Кадырову. То же самое касается рядовых бойцов. К тому же радикально изменилась география конфликта. Первая война почти целиком велась на территории Чечни. Начальный период второй кампании шел не только в Чечне. Теперь же борьба связывалась не столько с Чечней, сколько с Ингушетией, Кабардино-Балкарией и Дагестаном. В подполье массово приходили молодые люди, никогда не знавшие не то что Дудаева, но даже Гелаева или Хаттаба. По сравнению с началом 2000-х годов средний возраст боевиков сильно упал.

Важный момент: религиозная повестка сочеталась с социальной и даже экономической. Основным источником пополнений стали люди, так или иначе находящиеся на обочине жизни. Коррупция в республиках Кавказа приняла грандиозные масштабы даже в сравнении с неблагополучной ситуацией в России в целом, а легальной хорошо оплачиваемой работы оказалось крайне мало — опять же, даже на общероссийском безрадостном фоне. Характерна реплика одного из дагестанцев:

В хороший вуз можно поступить за $7–10 тыс. Для нас это запредельная сумма. В России, где, говорят, еще можно поступить за знания, тоже шансов никаких. Какие знания, если в наших школах преподают выпускники наших же вузов? Старшая дочь учится в 9-м классе: я недавно попросил ее назвать химическую формулу воды — она не знает. (…) Уехать на заработки в Россию и унижаться там перед каждым полуграмотным сержантом? Я для этого не так воспитан. Но я-то ладно, я и в грязном контейнере постою, а что прикажете делать с детьми?

Для диковатых и чаще всего бедных парней террор казался прямой дорогой к славе, деньгам и исправлению мира. Некоторые разочаровывались, но спуститься с гор такой боевик мог далеко не всегда: внизу его ждали следствие и суд с перспективой провести лучшие годы за решеткой, а то и пуля от бывших товарищей. Такие быстро погибали, но на их место уже находились новые кандидаты, очередные идеалисты с сельской школой за плечами и без перспектив впереди. Население к этой публике относилось без особенного восторга, однако «лесные братья», с одной стороны, происходили из того же общества, и по-прежнему оставались чьими-то сыновьями и братьями, а с другой, могли и убить за слишком близкое общение с правоохранителями.

Наконец, сильно изменилась тактика террористов. При активном участии Басаева сложилась новая структура отрядов, которая дала кавказскому подполью его последний импульс. Боевики перешли к герилье группами всего из 3–5 человек, а их основной мишенью перестали быть армейские отряды. Теперь борьба велась в основном с помощью подрывов и убийств конкретных силовиков, чиновников и представителей традиционного духовенства. Такая война приводила к меньшему числу жертв со всех сторон, но сильно била по управляемости республик Кавказа. Классический террор сохранялся, но отступал на второй план. Поначалу террористы пытались активно действовать в крупных городах, но вскоре, когда подполье возглавлял уже Доку Умаров, центр приложения усилий сместился в более глухие горные районы.

Источник: Спутник и погром. Автор: Евгений Норин (@NorinEA,). Продолжение следует...

Читайте также:

Как распадалась Югославия;

Добровольцы на войне в Югославии;

Защитники Югославского неба

Создано для сообщества TopWar

Birdtalker

У норина как всегда интересно. Давно уже не читал. Благодарю за копипасту.

раскрыть ветку

Garik1973

Спасибо. Прочел с интересом.

gudvin83

Да, про Козака наслышан. Его дом грабили в Ростове-на-Дону, на 600 лямов только украшений у жены, двух солдатиков срочников убили, он их для охраны использовал. Дачу гигантскую в заповедном месте построил и это только в Ростове. Эх родина......

OlegVihrevoy

По статистике пропавших было бы интересно увидеть сравнение со схожим по численности регионом РФ вне зоны КТО. На мой взгляд очень мало, учитывая, что в Чечне можно было пойти в лес по грибы и подорваться на растяжке.

Также непонятна мысль автора по поводу влияния смерти Масхадова на статистику: с одной стороны не повлияла, т.к. тенденция к снижению показателей сохранилась, с другой стороны повлияла, т.к. показатели сильно снизились.

1983

Норин все еще выкладывает эти статьи на спутнике, или это просто тут с задержкой они выходят?