Совкопанк (Страна Советов)⁠⁠

Не так давно моя история об СССР будущего привлекла внимание пикабушников. Народ затребовал продолжения - и вот оно. История доросла уже до двенадцатой главы)

Начало здесь: http://pikabu.ru/story/rassledovanie_4342310

Остальное - у меня в профиле. Приятного чтения!)

12.

Я спал без задних ног и видел цветные сны.

Разумеется, мне снился бабушкин дом. В детстве, когда я приезжал на каникулы, меня укладывали на небольшом диванчике, который мой дед, мастер на все руки, сделал сам от начала и до конца. Он был мягким-мягким и прямо-таки чудотворным – на нём прекрасно спалось и, стоило лишь положить голову на подушку, как сон нападал коварно и незаметно.

У нас под окнами росло вишнёвое дерево и когда взошедшее солнце начинало припекать, по комнате распространялся, смешиваясь с вездесущим запахом лекарств, аромат смолы и тёплой древесной коры. В такие моменты я обычно открывал глаза и смотрел, как яркие жёлтые точечки пылинок, закручиваясь в небольшие вихри, летали по комнате. Мне нравилось представлять, что это – звёзды, а я – сверхсильное существо, свидетель жизненного цикла целой галактики.

И сейчас подсознание вернуло меня в те времена.

Спокойствие, тепло, уют, запахи смолы, пыли, лекарств, и полнейшая безмятежность. Спать можно сколько угодно, ведь торопиться некуда. Впереди ещё полтора месяца каникул и целая жизнь.

Иногда сквозь сон я слышал, как тихонько скрипела дверь – Зинаида заглядывала посмотреть, как я тут и не собираюсь ли учинить какое-нибудь непотребство. Подсознание причудливо вплетало её в мой сон, делая её присутствие в моём детстве логичным и не вызывающим никаких вопросов.

Утро уже близко, поэтому скоро меня должны прийти будить. Родители не давали мне спать слишком долго, чтоб я не ложился поздно и не нарушал режим. Вот снова скрипит дверь, быстрые шаги и меня трясут – очень сильно и грубо.

Я открываю глаза и тут же вспоминаю, где нахожусь. За окном непроглядная темнота, лишь изредка вспыхивает что-то. Красное-синее, красное-синее.

Надо мной нависло перекошенное старушечье лицо.

- Вставай! Надо бежать! – скомандовала она с таким количеством металла в голосе, что из него можно было отлить крейсер.

Я, всё ещё ничего не понимая, скатился с кровати.

- На! – Зинаида, стоя в прихожей, бросила в меня серым дедовым плащом. Когда я поймал его, оказалось, что в него старуха завернула цветастую длинную юбку, пёстрый платок и мои трофейные пистолеты.

Внизу что-то глухо стукнуло. Я включил ночное видение и моё лицо вытянулось от удивления.

Зинаида стояла, опираясь, как на костыль, на длинный армейский ручной пулемёт. Судя по резьбе и металлической плашке с буквами на прикладе – именной.

При малейшем движении патронная лента, уходившая в короб, тихо позвякивала.

Я надел плащ и стоял в комнате, как дурак, сжимая в руках юбку с платком и не зная, что делать. Зинаида проковыляла на балкон, отпихнув меня в сторону, когда я оказался у неё на пути.

- Чего встал? – рыкнула она и осторожно выглянула на улицу.

Похоже, там её увидели: стальной голос громкоговорителя рявкнул так, что я подпрыгнул на месте:

- Иванов! Сдавайтесь! Вы окружены! Отпустите заложника!..

Старуха открыла окно:

- Ой! Не стреляйтя, робяты! Не стреляйтя! Убьёть он меня!.. - она говорила с интонациями Бабы Яги в исполнении Милляра.

Красный-синий. Красный-синий. Под окнами стояло несколько хорошо знакомых мне чёрных «волг» с мигалками.

- Значит, так! – повернулась старуха ко мне. – Времени мало, поэтому слушай внимательно. Дом окружён, тебе не уйти. На крыше напротив вижу снайперскую пару, внизу – оцепление. В подъезде уже спецназ, поэтому сделаем так…

Она профессионально заехала мне в нос так, что я не успел увернуться и плюхнулся обратно на диван. Тут же стало нечем дышать и я почувствовал, как по губам стекают солёные капли.

Поспешно зажав нос ладонью, я спросил, гнусавя, как слонёнок из мультика:

- Какого фвена?..

- Надевай юбку и платок, а потом выбегай в подъезд и зажимай нос. Кровищи чтоб побольше. Как я говорила, слышал? Изобразить сможешь?..

Я кивнул, поняв её план, но всё ещё не до конца понимая, что тут вообще происходит.

- Это ты?.. Разум?.. – я убрал ладонь от носа, чтобы напускать побольше кровищи, и смог говорить нормально.

- Что? – нахмурилась Зинаида. – Какой ещё к чёрту разум? Я тебе в башке ничего не повредила?.. Одевайся давай, скоро начнётся!

Как будто услышав её, матюгальник на улице продолжил свои увещевания:

- Иванов! Отпустите заложника и никто не пострадает!..

Красный-синий, красный-синий.

- Зачем вы мне помогаете? – я не думал спорить со старухой – если она собиралась прикрыть мой отход, было бы глупо перечить. Но я хотел понять, почему.

- Затем, что старая уже. Давно мечтала прихватить с собой двух-трёх таких же мудаков, - она кивнула в сторону окна, по запотевшему стеклу которого плясали яркие блики мигалок. В темноте старушечьи морщины словно углубились и лицо стало похоже на вырезанную из чёрного дерева маску какого-то африканского божества. – За сына и деда своего отомстить. Да и за то, что ноги у меня отказали.

- Так дед же от осколка умер… - недоверчиво сказал я.

- …Только его перед этим на допросы затаскали, - злобно выплюнула Зинаида. – Почему, мол, твой сын, сын героя девять раз поднимал солдат в атаку на высоту, а в десятый не смог? Такие вот, как ты, его и убили.

Я округлил глаза.

- Всё я сразу поняла, не совсем ещё из ума выжила. Вас таких за версту видно. Да и нет в стране советов бродяг давно, одни беглые. А потом и по телевизору сказали, что, мол, сбежал американский шпион и я сразу поняла, откуда ветер дует. Что, бурильщик?.. – скрипуче засмеялась старуха. – Взяли тебя за жопу свои же? Дослужился?

- Дослужился, - кивнул я. – Спасибо.

- Спасибом твоим пулемёт не зарядишь, - процедила Зинаида. – Топай давай. И убей там побольше. А я, наконец, деда с сыном повидаю, - старуха положила пулемёт на плечо и меня пронзила догадка.

- «Зинка»! – воскликнул я. – «Зинка-пулемётчица!» Дважды герой!..

- Уже не герой, - сплюнула Зинаида и, не отодвигая в сторону тюль, нажала на спуск.

В комнате оглушительно прогрохотала пулемётная очередь, расколотившая окно и прочертившая ярко-белую трассу к машинам оцепления, а я, приняв это за сигнал, зажал липкое от крови лицо, натянул платок посильнее и, путаясь в юбке, выбежал в подъезд.

- Памагитя! – гнусаво вопил я. По лестнице затопали ноги и, не успел я моргнуть глазом, как на узком пролёте стало тесно от огромных стальных туш «Альфы». – Ай! Памагитя!..

Спецы в два счёта схватили меня под белы руки, мир вокруг завертелся, раздались новые пулемётные очереди, и я тут же оказался на улице, несомый бойцом спецназа. Он волок меня к белому «Рафику» скорой, где уже ждали два врача. Передав меня с рук на руки, «спец» длинными прыжками ускакал обратно к дому, а меня усадили на кушетку.

Когда врачи склонились надо мной, по их лицам пробежал полный спектр эмоций от удивления и недоумения до страха и гнева.

- Пошли нахер отсюда! – пистолет, вытащенный из кармана, был красноречивее всяких слов. Врачи выбежали из кузова, размахивая руками и крича, а я, перебравшись на водительское место и выбросив навигатор через водительскую дверь, помчался прочь под аккомпанемент выстрелов и сирены.

Я катил через район, подскакивая на ухабах и видел, что сил на мою поимку не пожалели – в оцеплении одних только «Воронков» десятка. А ещё милиция, скорая, тройки дружинников: против одного меня были сотни людей, которые могли бы сейчас ловить, например, убийцу депутатов. Или его уже нашли?..

Минуты хватило, чтобы прорваться. Последние конусы и деревянные красно-белые барьеры, охраняемые дружинниками, остались позади и я выключил сирену. На лобовое стекло упали первые капли дождя.

«Рафик» бодро нёс меня по ночным улицам. Чуть посвистывал двигатель, хлопали задние двери, дребезжали какие-то медицинские штуковины в кузове. Долго так продолжаться, разумеется, не могло: в машине был передатчик, по которому меня могли отследить, и это значило, что машину нужно было бросать.

Выехав на ровный участок, я заклинил руль, взял с пассажирского кресла небольшой портфель и, придавив им педаль газа, выкатился через открытую дверь, слыша, как за моей спиной взревел мощный двигатель.

Приземлился я по закону подлости в холодную лужу. «Скорая», набирая ход, уносилась вдаль по освещённой тусклыми и редкими жёлтыми фонарями улице, зажатой между двумя типовыми блоками микрорайонов. Панельные двадцатиэтажки стояли друг напротив друга – тёмные и мрачные, как стены лабиринта, из которого нельзя выбраться. Шумел в ветвях деревьев усилившийся дождь. Он падал, шурша на сплошном ковре опавшей листвы и собирался на земле в маленькие грязные ручейки, по которым среди белой пены плыли гнилые листья.

- Что же делать, как мне быть?.. – нараспев пробормотал я и, не придумав ничего лучше, сорвал ненужные более платок с юбкой и побежал, куда глаза глядят, надеясь отделить себя от преследователей самым древним из всех препятствий – расстоянием. Я снова оказался на улице, в одиночестве, мокрый, замёрзший и отчаявшийся. Вернулся почти в то же состояние, в котором пребывал до встречи с героической пулемётчицей.

Но были и плюсы: я прожил ещё один день свыше отведённого «тройкой» срока и очень хотел прожить ещё.

Через полчаса пробежки по тёмным пустым дворам, в которых мои шаги отдавались гулким громким эхом, я понял, что выдохся и потерялся. Изо рта вырывались облачка пара, а в сознание потихоньку прокрадывалось отчаяние.

Оно было тягучим и мерзким, как старая жвачка. Сковывало движения, отнимало силы и усиливало все негативные ощущения – холод, ветер, дождь усталость и саднящие раны набросились на меня, как свора голодных псов. А в голове сами собой возникали крамольные мысли, вроде сдаться и принять собственную участь.

«Всё равно ты не сможешь бегать вечно», - говорило мне отчаяние, напитывая сознание вязким ядом усталости и жалости к самому себе. «У тебя нет другого выхода».

Я поймал себя на том, что иду всё медленней и медленней, запинаясь на ровном месте, ссутулившись и шаркая ногами, как дряхлый старик. И в тот самый момент, когда я увидел на жёлтой от света фонаря стене свою тень – сгорбленную, тощую, еле перебирающую ногами, то почувствовал яростное желание удавить самого себя.

Нет. Ни хрена. Никакой сдачи.

Усилием воли я выпрямил спину и зашагал вперёд твёрдо, как на строевых занятиях. Каблуки ботинок, влажно чавкая, втаптывали в асфальт грязь и листья, разбрызгивали воду из луж.

«Я буду жить», - твёрдо пообещал я самому себе и вопреки здравому смыслу этому обещанию поверил.

Нужно было срочно найти место, чтобы спрятаться и согреться. Я обошёл все подъезды, но ни в одном из них не оказалось своей Зинаиды – героини войны, лишённой заслуженных высших наград, потерявшей семью и вынужденной кормить котов, чтобы дарить нерастраченную любовь хоть кому-то.

Наверняка несчастная старуха уже мертва. Земля ей пухом. Я не верил в бога, но сейчас мне очень хотелось ошибиться, чтобы «Зинка-пулемётчица» действительно оказалась рядом с теми, кто ей дорог и кому дорога она.

Я обошёл несколько блоков микрорайонов, но не нашёл ничего, кроме открытых люков старой канализации, и был уже готов лезть внутрь, как увидел вдали тусклую синюю вывеску «Гастроном». Из-за непроглядной тьмы она сверкала, как сверхновая и я направился к этому свету, отчаянно желая, чтобы это оказался кооперативный магазин, работающий круглосуточно. Я не знал, что буду делать, когда окажусь внутри. Возможно, просто постою, согреваясь, возможно, стану клянчить еду, а возможно, ограблю: зависит от ситуации.

Но не судьба – магазин оказался закрыт, зато за углом я увидел красное свечение и вскоре стоял у входа в подвал, над которым висела, мигая и жужжа отходящим контактом вывеска с надписью: «Рюмочная».

Ну, хоть что-то.

Я умылся дождём, постаравшись избавиться от крови на лице, и спустился вниз по лестнице узкой настолько, что даже худому мне было сложно развернуться. Под ногами валялись расплющенные подошвами сигаретные бычки и блестящие жестяные крышки. Эта лестница из-за узости и крутизны представляла собой сложное препятствие даже для трезвого человека, а уж как выбирались отсюда пьяные, лично для меня было загадкой.

Едва я открыл дверь, в нос шибанул ядрёный аромат искусственного табака. Я узнал солдатские пайковые сигареты «Полёт» - один из множества брендов советской эпохи, с любовью воссозданный нынешней Партией.

В сизом тумане скрывалось помещение с низким потолком, стенами, обшитыми потемневшими деревянными панелями и стойкой, за которой ярко светился холодильник с пивом. Там же стояла дородная кучерявая женщина, не умеющая пользоваться макияжем и похожая на циркового клоуна. Рюмочная была небольшой – всего на шесть столиков, из которых была занята половина. Лишь я вошёл, как на мне тут же скрестились все взгляды – и тут же отлипли. Посетителей было немного – как я и думал, заводские работяги после смены и маргиналы. Кто ещё мог позволить себе пить по ночам?

Троица мужиков в синих комбинезонах разлила бутылку «Пшеничной» по гранёным стаканам, и запивала её разливным пивом из кружек. Кроме выпивки на столе у них наличествовала безжалостно расчленённая курица – тощая и подгоревшая.

Пара помятых личностей очень странного и криминального вида распивали портвейн, закусывая дымом тех самых армейских сигарет.

Третий столик занимал старый сухощавый сморщенный дед в пехотной фуражке со звёздочкой и чёрном пиджаке с орденской планкой. Одной рукой старик заливал в себя уже третью кружку пива под лежащую на газете разодранную воблу. Вторая висела на перевязи.

Внутри было на удивление тихо – радио негромко напевало что-то из репертуара современной эстрады, да вполголоса переговаривались посетители.

Осмотревшись, я направился к стойке, дабы изучить здешний ассортимент.

- Чего? – пробурчала продавщица.

- Сейчас выберу. - я засунул руку в карман и вспомнил, что у меня с собой нет ни копейки денег. Чтобы скрыть неловкость, пришлось сделать вид, что я очень вдумчиво изучаю покрытый жирными пятнами бумажный листок с надписью «Меню». – Дело ответственное, тут думать надо.

Я стоял, перечитывая в третий раз немногочисленные позиции, как услышал позади себя:

- Пельмени не бери.

Оглянувшись, я увидел деда в фуражке. Он посмотрел на меня с фирменным Ленинским прищуром и постучал по столу извлечённой из кармана галифе воблой.

- Почему? – спросил я, чувствуя, что нельзя терять шанс установить контакт с аборигенами.

- Оно тебе не надо.

- Чего это не надо? – воскликнула продавщица. – Нечего мне тут клиентов отбивать!

- Нечего пельмени несвежие продавать!

- Молчи там лучше!..

- А чего это у вас пельмени несвежие? – влез я. – Зачем народ травите?..

Разразилась короткая перепалка, из которой продавщица, разумеется, вышла безоговорочным победителем. Многолетний опыт и тренировки сделали своё дело – она с лёгкостью смогла уделать двух противников. Работяги и любители портвейна отвлеклись от разговоров и наблюдали за бесплатным представлением.

- …А ты говори поменьше и бери давай! – сказала мне продавщица, показывая, что разговор окончен.

Я хотел съязвить, мол, как это: давать и брать одновременно, но на улице было слишком холодно и сыро. Картинно покопавшись в карманах, и обхлопав себя, я пожал плечами, чертыхнулся и, пробормотав:

- Денег нет… - виновато улыбнулся новообретённому пожилому союзнику и пошёл к выходу. Я добрался уже почти до самой двери, кашляя, прихрамывая и двигаясь как можно медленнее, когда чёртов старик, наконец, соизволил обратить на меня внимание:

- Чего, забыл?

- Забыл, - с готовностью развернулся я. – Столько сюда шёл и забыл.

- Эх, была не была. Валюша!

Обиженная продавщица взглянула на деда так, словно он был чем-то прилипшим к её туфле.

- Какая я тебе Валюша, хрыч старый?..

- Дай-ка нам с молодым человеком, наверное, водочки двести граммчиков, - не отреагировав на оскорбление сделал заказ мой новый знакомый.

- А тебе не много ль будет? До дома дойдёшь?

- Дойду-дойду. Если что, вон, товарищ дотащит. Товарищ, - повернулся старик ко мне, - вы же не бросите боевого друга на произвол судьбы?

- Ни за что на свете, - уверил я боевого друга. - Буду тащить, как командира из-под огня.

- Вот это по-нашему, - на лице старика снова появился тот прищур.

- Ой, смотри, старый, а то бабка твоя домой не пустит…

- Бабка моя по бесплатной путёвке в санаторий поехала, - отмахнулся дед. - Мыть свои старые кости в Индийском океане и кормить всяких сколопендр. Так что, мадам, двести граммчиков и никаких гвоздей. Ах да, и сосисок обязательно, - дед повернулся ко мне и пояснил, - Они тут всегда свежие. В отличие от пельменей, - услышавшая это продавщица покосилась, но ничего не сказала.

- Вадим Сергеевич, - старик протянул мне сухую ладонь.

- Иван Иванович, - машинально ответил я, слишком поздно спохватившись.

Вскоре я перенёс на липкий стол одноразовую тарелку с божественно пахнущими сосисками и два гранёных стакана. Кажется, жизнь начала налаживаться.