Пожарник.
Устроился на работу в хорошую организацию вахтой на север. Мне было чуть больше 20-ти, впереди маячили приличные заработки, в уме строил планы как куплю квартиру, новую иномарку.
По приезду на участок, не отходя от кассы, сразу получил ушат воды:
- Какой он нах. экскаваторщик, полгода назад права получил!
- Парень смышленый научится.
- В колхозы учиться идите, у нас работать надо!
Работать я стал не совсем тем, кем устраивался. Получил Уазик "буханку" и возил мужикам обед в карьер и на дальние пикеты.
Один из первых рабочих дней. Загрузился в столовой, женщина со мной попросилась до какой-то там деревни, уточнил маршрут у механика и мы поехали.
Дуся, как я её про себя назвал, оказалась поваром, была кг под сотню весом и лет на пять меня старше. Болтала без остановки и явно подбивала клинья. Мадемуазель не в моём вкусе, поэтому делал морду кирпичом и тупо смотрел на дорогу.
Отьехав с десяток километров слышу подозрительное шипение под капотом, остановился. Поднимаю крышку над движкой, а там пламя.
Так обдало жаром, что капот выпал из рук, языки пламени полезли в щели.
Дуся махом сиганула через придорожную канаву и ломанулась в кусты. Такой прыти я не ожидал, слышно было, что она удаляется по хрусту поваленого сушняка.
Трясущимися руками достал огнетушитель, но не смог вытащить шплинт, в мясо изодрал средний палец пытаясь сорвать проволоку с пломбой. Пламя выбиралось из-под капота и лизало края сидений.
Вытащил термос с компотом, не смотря на невозможную жару, открыл капотину и пытался вылить, но в запаре ошибся и это оказались макароны. От огня с треском макароны-ракушки полетели в разные стороны, не принося пожару ни малейшего ущерба. На секунду меня охватило отчаяние, я за новым термосом, на счастье там компот.
- Да гасни ты сука!
Пламя меньше и добил я его супом. В углу сиротливо осталась лишь кастрюля с котлетами.
На базу попал уже вечером, прибрался в бытовке, собрал вещи. Недели не отработал, по-любому уволят, даже чуть скупую слезу не пустил.
- А пох. будь что будет.
Утром иду к механику, слышу за дверью:
-Аха-ха полные лонжероны макарон.
- Дуся пешком через Игнатовку пришла аха-ха-ха.
Ну мля, уволили бы просто и все, сейчас ещё стебаться будут. Захожу, там механик, мастер, медичка наша и ещё пара работяг.
- А почему кислый-то такой? Иди к Петровичу получай экскаватор.
- Че стоишь иди уже, пожарник.
Вспомнился Чуковский:
Долго, долго крокодил
Море синее тушил
Пирогами, и блинами,
И сушёными грибами.
Будешь теперь на экскаваторе Дусю возить. Авось выдержит, не загорится.
"А это тот самый,который не Дусю жарил,а макароны... "
про пожарников и пожарных:
И вдруг:
— Пожарники едут! Пожарники едут! — кричит кучка ребятишек.
В первый раз в жизни я услыхал это слово в конце первого года империалистической войны, когда население нашего дома, особенно надворных флигелей, увеличилось беженцами из Польши.
Меня, старого москвича и, главное, старого пожарного, резануло это слово. Москва, любовавшаяся своим знаменитым пожарным обозом — сперва на красавцах лошадях, подобранных по мастям, а потом бесшумными автомобилями, сверкающими медными шлемами, — с гордостью говорила:
— Пожарные! И вдруг:
— Пожарники!
Что-то мелкое, убогое, обидное.
Передо мной встает какой-нибудь уездный городишко, где на весь город три дырявые пожарные бочки, полтора багра, ржавая машина с фонтанирующим рукавом на колесах, вязнущих по ступицу в невылазной грязи немощеных переулков, а сзади тащится за ним с десяток убогих инвалидов-пожарников.
В Москве с давних пор это слово было ходовым, но имело совсем другое значение: так назывались особого рода нищие, являвшиеся в Москву на зимний сезон вместе со своими господами, владельцами богатых поместий. Помещики приезжали в столицу проживать свои доходы с имений, а их крепостные — добывать деньги, часть которых шла на оброк, в господские карманы.
Делалось это под видом сбора на «погорелые» места. Погорельцы, настоящие и фальшивые, приходили и приезжали в Москву семьями. Бабы с ребятишками ездили в санях собирать подаяние деньгами и барахлом, предъявляя удостоверения с гербовой печатью о том, что предъявители сего едут по сбору пожертвований в пользу сгоревшей деревни или села. Некоторые из них покупали особые сани, с обожженными концами оглоблей, уверяя, что они только сани и успели вырвать из огня.
«Горелые оглобли», — острили москвичи, но все-таки подавали. Когда у ворот какого-нибудь дома в глухом переулке останавливались сани, ребятишки вбегали в дом и докладывали:
— Мама, пожарники приехали!
Две местности поставляли «пожарников» на всю Москву. Это Богородский и Верейский уезды. Первые назывались «гусляки», вторые — «шувалики». Особенно славились богородские гусляки.
— Едешь по деревне, видишь, окна в домах заколочены, — это значит, что пожарники на промысел пошли целой семьей, а в деревне и следов пожара нет!
Граф Шувалов, у которого в крепостные времена были огромные имения в Верейском уезде, первый стал отпускать крестьян в Москву по сбору на «погорелые» места, потому что они платили повышенный оброк. Это было очень выгодно помещику.
Когда таких «пожарников» задерживали и спрашивали:
— Откуда?
— Мы шувалики! — отвечали задержанные.
Бывали, конечно, и настоящие пострадавшие от пожара люди, с подлинными свидетельствами от волости, а иногда и от уездной полиции, но таких в полицейских протоколах называли «погорельщиками», а фальшивых — «пожарниками».
Вот откуда взялось это, обидное для старых пожарных, слово: «пожарники!»(с)
Гиляровский В.А.