Нежность⁠⁠

Добрая сказка со злой завязкой

Егор Куликов

.

Люди всегда относились к нам со злобой. Наверное, это из-за страха. Определенно из-за страха. Страх всегда вызывает отторжение и злобу. Убежать или убить – вот основные признаки страха.

Люди с радостью хотят прикончить нас. При этом радуются и говорят, что списали себе семь, девять или даже сорок грехов. За что?.. спрашивается, за что?

Сорок грехов долой. За убийство. Ну не дурость, а?

Но они продолжают в это верить и при любом удобном случае хотят нас убить.

Обидно, если честно. Особенно, когда ты ничего этим людям не сделал. Ну, стащил ты у них пару рыбок из пруда. От этого ведь не убудет. Ладно, стащил еще пару яиц из курятника. Ну и что?.. у них этой птицы завались.

Но нет, они продолжают гоняться за нами с лопатами, палками и камнями. А их дети… так это же вообще исчадие ада. Только и знают, как бы схватить нас за хвост, раскрутить что есть сил и влепить в твердую как камень землю. А потом бегают вокруг и смеются, как какие-то первобытные. И ремни из нас делают, вытягивая нашего брата на рельсах перед идущим поездом. И какие-то кошельки пытаются соорудить. И браслеты, и амулеты. Ничего у них не выходит, но они с упорством барана пытаются и пытаются, истребляя нас как каких-то ненужным этому миру животных.

Я и сам однажды побывал в лапах этих зверей.

Я жил тогда в норе близко к пруду. Любил погреться на теплых камнях. И, видимо задремал.

Очнулся я от того, что кто-то тянул меня за хвост. Не успел я сообразить, что происходит, как один из человеческих детенышей, поднял меня в воздух. Другие смеялись и пугались одновременно. Я попытался подтянуться, чтобы укусить этого гаденыша, но он разгадал мои намерения и начал раскручивать.

Небо-земля. Небо-земля. Весь мир летал передо мной как заведенный. Я ждал. Ждал того, что мальчик сейчас отпустит меня в тот самый момент, когда земля окажется передо мной. Ходили слухи, что однажды, одному старому змею удалось спастись после такого удара, но я им не верил. После этого невозможно остаться в живых. Возможно и я был бы уже мертв, если бы не счастливое стечение обстоятельств. Видимо мой хвост был мокрым, потому как мальчик отпустил меня чуточку раньше. И, вместо удара о твердую земля, я взмыл в воздух.

Каким же красивым был вид. За эти несколько секунд я смог увидеть всю человеческую деревню. Высокую церквушку. Ферму. Школу. А ребятишки превратились в маленьких и смешных человечков далеко внизу. Я никогда не испытывал такого счастья раньше. Почему я не птица?

И как только я об этом подумал, земля начал стремительно приближаться.

Благо я приземлился в густую траву. Мальчишки ринулись ко мне, но я уже скрылся в глубоких расщелинах земли, пытаясь уползти все дальше и дальше от этого пагубного места.

Вот таким была моя встреча с человеком.

Наш выводок живет возле деревни. Близко к цивилизации, если можно так выразиться. Здесь есть свои плюсы, и минусы.

Еда всегда в достатке – это самый главный плюс. Есть помойки. Есть ферма, где иногда молоко прям на землю льют – пей, не хочу. Есть хозяйства у людей, где с некоторой долей риска можно поживиться чем-то вкусненьким.

И, конечно же самый главный минус – это опасность. Опасность не только перед хищником, но и пред человеком. Самым главным и самым безрассудным убийцей.

Я с детства не любил привычную жизнь змеи. Мерзкую охоту на сопливых лягушек. Нет… я всегда выбирал только деликатесы. Пусть даже эта охота была в разы опаснее.

Не раз я питался полевыми мышами и мелкими птицами. Воровал яйца из гнезд куропаток. Мелкие, тонкие, вкусные… правда удирать порой приходилось от родителей, но это того стоило.

Однажды я забрел в курятник. Ну, как забрел… я часто там прятался в груде кирпичей и досок, которые хозяин этого дома, словно нарочно соорудил для меня. Из этой засады я не раз ловил грызунов.

Но в тот вечер меня посетила глупая и безрассудная мысль.

А что если стащить яйцо? Настоящее куриное яйцо.

Большое, с твердой скорлупой. Если дело выгорит я смогу месяц отсиживаться в норе и не думать об охоте.

Сказано – сделано.

С наступлением ночи я выполз из своего убежища и прополз до самого курятника.

Наивные человек. Думал, что соорудив курятник из дерева и поставив дверь с засовом туда никто не заберется. Но не тут-то было… мыши и крысы, кто так же составляет мой рацион, давно прогрызли там дырки, через которые я без проблем попал в курятник.

Вот он… запах пищи. Я чувствую, как птицы трясутся от страха.

Они меня не видят... хех, с их-то ночным зрением. Но они меня чувствуют. Чувствуют страх и трясутся. Слышу, как их сердца вырываются из грудей. Вижу, как петух нахохлился и несколько раз прокудахтал. Наивный, думает, что меня этот птичий клекот испугает.

Я прополз до середины, наблюдая, как курицы сидят на жердочках.

Все проснулись. И все боятся.

Обвивая толстую лесенку, я забираюсь в гнездо, где сидит дрожащая от страха курица.

Я бы мог влезть в соседнее гнездо, там тоже есть яйца, но они мне не нужны. Мне надо теплое. Горячее… оно разбавит мою холодную кровь и согреет меня своим теплом.

Я ловлю языком не только запахи. Я ловлю страх. У страха очень своеобразный запах. Но мне он знаком. Знаком как никогда.

Вползаю в гнездо и вижу ее. Курица не дрожит. Она бы хотела дрожать, но страх сковал ее движения. Не правду говорят, что мы гипнотизируем. Мы просто пугаем до потери движения.

Так и с ней.

Без труда и без сопротивления я прикасаюсь к ее перьям и чувствую тепло. Нет… я чувствую жар. Он греет меня. И мне не хочется отсюда уходить.

Но надо…

Хозяин может прийти в любой момент.

Я бы съел яйцо прям здесь, но тогда я не смогу двигаться. Мне надо его перенести в свою нору. В безопасное место.

Я выкатываю яйцо из-под обомлевшей курицы и толкаю его по лесенке. Не разбившись, оно аккуратно скатывается на пол.

Последний раз я осматриваю обезумевших от страха куриц и спускаюсь вниз. Язык скользит между челюстями выхватывая запахи. Запахи страха…

Я хватаю яйцо в пасть и едва пропихиваю его в крысиную нору. Спасибо грызуном, словно специально подготовили такую дыру в курятнике.

Яйцо криво катится по земле. Половину ночи я тащил свою добычу к норе. Наверное, я бы взмок от пота, если бы мог потеть. Но это того стоило.

Приближаясь к своей норе, спрятанной глубоко в зарослях кустарника над прудом, я хватаю яйцо в пасть и начинаю подниматься на пригорок.

Неожиданно я чувствую запах крови…

Нет. Его ни с чем не перепутаешь. Я могу почуять кровь за большое расстояние. И вот он... мощный, бьющий прямо в мозг. Но где? Где та добыча? Где та жертва, которая источает такой сладкий запах.

Не выпуская яйца, я едва ворочаю головой, чтобы понять, откуда идет запах. Где его источник. Мне кажется он прямо под носом. Прямо у меня в пасти…

Что?..

Я чувствую, как лопает яйцо. Сейчас из него польется живительный и дурманящий белок. Надо срочно заглатывать.

Но вместо жидкости из белой скорлупы вываливается нечто мокрое и желтое. Оно…

…оно двигается. Оно источает запах крови, перед которым не в силах устоять никто. И это что-то. Этот желтый комок слизи словно раскрывается и передо мной оказывается цыпленок.

Я безмерно злюсь, понимая, что он. Именно он перечеркнул все мои старания. Я пер это глупое яйцо из самой деревни, чтобы съесть его. Чтобы проглотить его и валяться в норе месяц, изредка выползая погреться на солнце. Но он… эта желтая недоптица все испортила.

Ну, ничего… тащил яйцо - принес цыпленка. Цыпленок тоже неплохая закуска.

Кончиком языка я провожу по молчаливому и все еще мокрому цыпленку. Он никак не реагирует. Зато реагирует мой желудок. Все мое нутро сжимается от желания сожрать его. Проглотить.

Нижняя челюсть выскакивает из пазов, чтобы я смог раскрыть пасть. Чтобы я смог полностью проглотить это маленькое чудо. Что бы я смог…

Но я не могу.

Что со мной не так?

Я сделал несколько колец вокруг этого создания, и я готов. Готов телом, готов желанием. Я всем готов, кроме разума.

Спустя несколько минут бездумно наблюдая за новой жизнью, я открываю пасть. Открываю так, чтобы не видеть цыпленка. Не поддаться его нежности и невинности. Открываю так, чтобы только чувствовать его дурманящий запах. Я смогу.

И я бы смог. Я бы сделал это, если бы этот гаденыш, не пискнул:

- Мама?

Челюсть у меня отвисла в прямом смысле этого слова. Я уставился на это чудо.

- Я даже не женщина! – выругался я. – Какая, я тебе к черту, мама?

- Папа! – упорно сказал цыпленок и выпрямился.

Когда он обсохнуть успел?

Распушился весь. Желтый, как кусок солнца у меня в норе.

Прощай ужин, понял я и толкнул этого мерзавца к выходу.

- Иди! Проваливай с глаз долой иначе съем.

- Папа, - повторило это чудо и клюнуло меня в нос.

Больно клюнуло своим острым клювиком.

- Ай. Ты чего дерешься? Давай, чеши в поле. Там тебе место, а это моя нора.

Но цыпленок и не думал уходить. Он встал на ножки и, пошатываясь, смотрел на меня своими глупенькими глазками. Потом начал чистить перья.

- Ну?

Ноль внимания.

Я вновь ткнул его носом, и он смешно завалился на бок. Встал, и словно угрожая мне, расправил свои обрубки-крылья.

- Давай-давай… разжигай во мне злость. – Сказал я и отвернулся.

Не мог я смотреть на это желтое чудо.

Я противен стал сам себе. Как? Как я, тот кого боятся люди. Тот, от движения которого замирает весь курятник, а грызуны впадают в ступор, не может слопать вот его. Вот этого маленького, желтенького, мягкого и… хм, он еще и тепленький.

- Папа!

- Папа. Мама. Бабушка. Дедушка. Плевать… иди из моей конуры.

В этот раз я насильно вытолкнул цыпленка на улицу и для верности, надвинул на вход сухой травы.

Расстроенный и голодный я свернулся и попытался уснуть. И я уснул. Спал беззаботным сном, пока не услышал жалобный писк этой недоптицы.

Открыв глаза, я по интонации догадался, что он просится в нору.

- Папа… папа… - только и говорил он.

Нет! я не сдамся. Не впущу этого мелкого паршивца. Он не испортит мое жилище.

Но я вдруг понял, что он не просится в жилище. Он просит защиты.

Не знаю, что со мной стало, но я пулей вылетел из норы, заметив забившегося в ветки цыпленка и черного дворового кота. Еще чуть-чуть и кот бы сожрал его.

Мне стало обидно. Я – змея от рождения не смог его съесть, а это пушистое чудо так просто задушит того, кто появился на свет у меня на глазах. У меня во рту.

Я поднялся на уровень кота и начал плясать наш змеиный танец.

- Беги в нору. Беги!

Цыпленок зацепился лапкой за ветку и упал. Поднялся и снова рухнул.

Кот изогнулся дугой, распушил хвост и шипел на меня.

Не хватало, чтобы из-за этой птицы еще и я пострадал.

Не спуская с кота глаз, я хвостом дотянулся до мелкого паршивца и выпутал его из веток. Цыпленок, спотыкаясь, падая и перекатываясь через голову, буквально вкатился в нору.

Продолжая шипеть, я опустился и нырнул следом.

Нет. Кот сюда не полезет. Здесь моя территория.

- Свела судьба… - только и сказал я. – Спи, завтра днем тебя выгоню.

Птенчик прижался ко мне нежным пухом и уснул. Я чувствовал его тепло. Чувствовал запах пищи, который, почему-то не разжигал во мне аппетит, как это обычно случается. Он разжег во мне невинность и нежность.

Я облизнул его. И вместо спазма голода почувствовал спазм тепла.

Пока я разглядывал его он уснул. Повалился на меня, закрыл глазки и уснул. И что мне теперь делать? Даже сдвинуться не могу. Боюсь, что разбужу.

Дожил, - подумал я и закрыл глаза.

Днем я его выгнал. Выгнал в чистое поле и пополз на охоту.

Но какая к черту охота, когда все мысли там. С ним.

Как он там? Жив ли? Не сожрали ли его никто? Голоден ли он? Испуган ли?

Я и не заметил, как развернулся и пополз его искать.

Весь день. Весь световой день я ползал по густым зарослям, щупая языком каждую травку и каждую веточку. Ловил его легкий, исчезающий аромат. Негодовал и бесился. Несколько раз чуть не угодил в лапы людей, но продолжал ползать. Искал.

К вечеру, когда солнце коснулось горизонта я расстроенный вернулся в нору. Проклинал себя, что не уберег птенца. Зачем выгнал? Он ведь сама невинность. Он не знает, что мир жесток. Что мир только о том и думает, как бы его сожрать с потрохами.

- Папа! – услышал я, когда заполз в нору.

Я хотел разозлиться на него, но не смог.

Он таращил на меня свои глазенки и только и говорил:

- Папа!

- Тут твой папа. Прости папу. – Сказал я и, обвив его кольцами, сжал от нежности.

Нежность. Я никогда не испытывал ее ранее. Странное чувство. Даже сильнее голода.

Шли дни, а я продолжал жить с цыпленком. Оказывается, он может приносить пользу. Очистил всю мою конуру от жучков и червяков. Грел меня ночами. И, что уж там греха таить, дарил мне любовь и разбавлял мое одиночество.

Днем я оставлял его возле норы, а сам охотился.

Как-то раз, я вернулся, но его в норе не оказалось. Не было его и возле.

Я почувствовал, как мое крохотное сердце начинает колотиться все быстрее и быстрее. Наверное, оно бы лопнуло от страха за моего пасынка, если бы этот самый пасынок не приземлился на меня камнем с неба.

- Ты что делаешь? – испуганно спросил я.

- Учусь летать.

- Летать?

- Ага, - кивнул цыпленок и снова начал забираться на кустарник.

Он давно уже перестал быть цыпленком. Желтый пух сменился легким оперением. Но для меня он до сих пор оставался тем же, желтым, беспомощным и крайне неуклюжим цыплёнком.

- Но вы не летаете, - попытался я остановить его.

- А зачем нам тогда крылья? – и в подтверждении своих слов он расправил свои могучие крылья в стороны.

- Я не знаю, - честно ответил я.

- Наверное все-таки что бы летать.

Он вновь забрался на самый верх куста и, несколько раз взмахнув крыльями, как бы примеряясь, бросился вниз.

Крылья у него конечно же были большие и широкие, но они никак ему не помогли. В очередной раз он камнем полетел к земле.

- Не ушибся? – спросил я его, пытаясь сдержать улыбку.

- Все хорошо. – как-то тяжело ответил пасынок и вновь взобрался на ветку.

- Ну давай-давай, учись. А я посмотрю.

Я действительно скрутился кольцом перед входом в нору и начал наблюдать за тем, как цыпленок взбирается на самый верх куста, затем машет крыльями и падает. Не летит. Не планирует и не приземляется – а именно падает.

Моего терпения не хватило. Да и больно было смотреть как он каждый раз, со всей силы впечатывается в землю.

Но терпения у моего пасынка видимо было больше чем у меня. Спустя неделю он мог безболезненно приземляться на землю, ловко маневрируя крыльями.

- Смотри что я умею, - сказал он и буквально вытащил меня из норы.

Он вновь взобрался на куст и с самой вершины, пролетел почти до самого пруда – а это ни много ни мало двадцать или тридцать отрезков длины моего тела.

- Молодец! – сказал я, искренне радуясь за успехи пасынка.

Долго мы жили вместе. Очень долго. Но наша скромная идиллия должна была когда-нибудь закончится

Я знал, что этот момент настанет. Когда-то это должно было случиться.

- Пойдем, - сказал я ему и медленно пополз к выходу.

- Куда? – спросил цыпленок и едва втиснулся в проход норы.

Вырос. Большим стал. Едва в нору входит. Все края уже обтесал своими крыльями. А как начнет в моем жилище моститься, так хоть другое место себе ищи.

Сколько доставил хлопот. Сколько нервов из-за него затратил.

- Ты где?

- А зачем нам идти ночью? – спросил он меня.

- Потому что мне надо отвести тебя к твоим.

- Но я хочу остаться с тобой.

- Сейчас ты едва втискиваешься в нору. А скоро не сможешь.

- Я буду жить на улице.

- Тебе там сожрут.

- Пусть.

- Хватит! – разозлился я. – Ты никогда не задавался вопросом, почему мы такие разные. Ты птица, а я змея.

- А мне все равно.

- Пошли, я сказал.

Повесив голову, цыпленок двинулся за мной.

Молча добирались до людей. Молча приблизились к курятнику. Я-то ладно. Я в любую щель проскочу, а этого бройлера как туда закинуть.

- Папа, а как так получилось? – спросил меня цыпленок перед сеткой курятника.

- Получилось, что? – я не был настроен разговаривать.

- Я птица, ты змея.

- Только что тебя это не интересовало.

- А теперь интересует.

Время тянет, - подумал я.

- Не думаю, что тебе будет приятна эта история.

- Расскажи.

Я взглянул в его доверчивые глаза.

- Я тебя выкрал из этого курятника чтобы съесть. Тогда ты еще был яйцом, и я думал полакомиться. Но нет. Когда я был готов проглотить яйцо, появился ты.

- И почему ты меня не съел?

- Если бы я ответил на этот вопрос, я бы снова жил спокойно. Как раньше. А теперь нам пора прощаться. Полезай к своим.

Он посмотрел на меня так жалобно, что я вспомнил его рождение. Точнее вылупление. Вспомнил его мокрого, желтенького, щупленького.

- Иди. – Пересилил я себя. – Лезь. Со своими тебе будет лучше.

Нехотя, он с легкостью перемахнул через сетку, а я медленно пополз обратно к себе в норку. Я не оборачивался, но чувствовал, что он смотрит на меня. Смотрит, своим обычным глупеньким взглядом.

Как же пусто и холодно стало в моей конуре. Даже как-то жутко и страшно. Нет того тепла. Да и жучки появляться начали. Совсем страх потеряли.

Каждый день я приползал к курятнику, прятался в груде кирпичей и наблюдал. Видел, как он познакомился с другими птицами. Как они его первое время сторонились и даже боялись. Видел, как он отстаивал свои интересы вступая в жестокие бои с другими птицами. На его кривых ногах появились шпоры. Пока еще маленькие, но в скором времени они превратятся в смертельное оружие. Видел, как его пышный, разноцветный хвост приковывает к себе влюбленные взгляды куриц и завистливые взгляды петухов.

Гордость брала меня. Отцовская гордость.

Но однажды я увидел то, чего не следовало.

Я видел человека. Он нес в руках топор. Спокойным шагом он открыл калитку, прицелился и схватил петуха.

Сердце мое замерло.

Рядом. Совсем рядом был он. Мой цыпленок.

Человек утащил петуха, который истошно кричал и хлопал крыльями.

А после… после было то, на что не решился когда-то я.

Одним движением руки, человек лишил жизни петуха. Я не мог поверить глазам. Остывающее тело птицы брыкалось возле кровавого бревна. Голова с открытыми глазами лежала рядом. А из шеи, пульсацией выбивало кровь. Прямо на землю.

Пока я завороженный смотрел на мертвую птицу, человек сходил в курятник и притащил еще одного петуха.

Я знал, что будет дальше. Дальше будет тоже самое.

Человек приходил вновь и вновь. Его руки были в крови. От него пахло смертью.

Я трясся от страха. Не за себя. Я боялся, что в руках человека увижу его. моего маленького желтого цыпленка.

Не в силах больше наблюдать, я покинул груду мусора и впервые среди бела дня выполз посреди курятника, совсем не боясь ни птиц, (днем они бывают опасными) ни человека (этот опасен всегда). Я полз к своему цыпленку.

Курицы начали громко кудахтать, сторонясь меня. И только он, размахивая широкими крыльями бежал ко мне.

- Папа! – кричал он.

Я видел, с каким восторгом смотрели на него его же сородичи.

- Нам надо убираться отсюда. Я тебя не брошу, - прошипел я.

- Но как!? И зачем?

- Не задавай вопросов. Срочно уходим.

Видимо болтливые курицы привлекли внимание человека, который стоял у калитки с окровавленными руками.

Его взгляд упал на меня. Он хотел было кинуться ко мне, но что-то его остановило. Все тот же страх!

Но это не надолго. Скорее всего он вернулся за топором.

- Уходим! – прошипел я.

- Но как? – испугано сказал мой цыпленок.

Действительно, как.

Он не пролезет в сетку.

Пока я наскоро выдумывал варианты побега, вернулся человек. В его руках была лопата.

Он пнул калитку и уверенно зашел в курятник.

Мне ничего не оставалось, кроме как попытаться спасти своего пасынка.

- Беги! – крикнул ему я. – Калитка открыта. Я его задержу.

Я повернулся к человеку и начал плясать наш змеиный танец. Я шипел. Высовывал язык и старался не угодить под лопату.

Но человек не испугался меня. Он сделал несколько шагов и оказался рядом. Лопата взметнулась в воздух и в этот момент я понял, что мне пришел конец.

Человек слишком огромен и быстр. Мне не успеть…

И я бы не успел, если мой пасынок не бросился на человека. Он острыми когтями вцепился человеку в грудь тем самым, спасая мне жизнь.

Но человек был настроен решительно. Он схватился моего цыпленка и бросил его в сторону. Но и лопату выронил.

Он выронил лопату.

Извиваясь и маневрируя между взбешенных куриц, я попытался скрыться в курятнике.

- Папа я тебя не брошу! – услышал я.

Мой пасынок. Мой маленький цыпленок, расправил свои широкие крылья, схватил меня острыми когтями, и мы взметнулись в воздух. Выше ограды. Выше курятника. Я снова почувствовал себя неестественно легко, как тогда, на краю гибели.

Внизу остались бегающие в суматохе курицы. Растерянный человек с лопатой в руках. Но это было где-то там, далеко. А мы, с моим птенцом перемахнули через забор и пошли к норе.

Он пошел, а я пополз.