Московская логистика при Иване Грозном
Новое время, новые задачи
В 1956 году английский историк М. Робертс озвучил концепцию «военной революции», одним из признаков которой он полагал рост численности армий государства позднего Средневековья-раннего Нового времени (как общей численности, так и выставляемых в поле).
При всей спорности этой концепции, вызвавшей оживленную дискуссию среди историков, отмеченная им черта развития военного дела в XV–XVI веках действительно присутствовала. Европейские монархи, и великие князья московские в их числе, действительно могли выставить в случае необходимости армии, насчитывающие десятки тысяч пехотинцев и всадников, и это не считая гарнизонов крепостей. И то, что во времена Михаила Тверского и Василия Тёмного было из ряда вон выходящим случаем, при Иване III и тем более при его внуке Иване IV стало нормой. Во многом это было обусловлено тем, что, как отмечал отечественный историк А. Смирнов, «военная централизация была достигнута гораздо раньше, чем политическая или экономическая, – уже при Иване III». Этот тезис поддержал Ю.Г. Алексеев, который, подводя итоги своего анализа военной политики Ивана III, писал:
«Старая система межкняжеских военных конвенций не была отменена формально, но была ликвидирована фактически … Политика Ивана III привела к созданию новой структуры – единого Российского государства, обладающего суверенными правами на всей своей территории. Этот основной факт решающим образом повлиял на военную систему Русской земли … Совокупность княжеских ополчений превратилась в единое российское войско под единым командованием и централизованным руководством».
В итоге, уже Василий II Тёмный на закате своего правления мог выставить в поле без особых проблем рать, насчитывающую несколько тысяч всадников. Что уж тогда говорить об Иване III, в распоряжении которого оказались после покорения Новгорода и Твери и подчинения Рязани и Пскова ресурсы практически всей Русской земли! Это, конечно, не 90 тысяч конных и пеших воинов, как полагал Ю.Г. Алексеев, но послать на своих неприятелей 15–20-тысячную рать (имея при этом еще и сильный резерв на всякий случай) ему было вполне по силам. Внук же Ивана III, Иван Грозный, обладал и того большими возможностями. Анализ росписи Полоцкого похода 1562–1563 годов, — пожалуй, крупнейшего военного предприятия его правления, — позволяет предположить, что в нем с русской стороны участвовало до 40–50 тысяч «сабель» и «пищалей» (не считая посохи и «кошовых»). Так что полевая рать в 10–15 тысяч «сабель» и «пищалей», не считая обозников-кошевых и посошных людей, выполнявших всякого рода саперные и вспомогательные работы при войске, стала вполне обычным явлением.
При этом существенно меняется структура ратей великого князя. Пехота и артиллерия регулярно сопровождает конную милицию в походах, и это касается не только осад, но и набеговых операций. Таким образом, логистические задачи, которые стояли перед государевыми дьяками, существенно усложнились – ведь теперь надо было задумываться не только о провианте и фураже (а те же стрельцы и наемные казаки обеспечивались «кормом» от казны), но еще о свинце, ядрах, «зелье» и прочем «огнестрелном припасе», который нужно было еще и доставить на театр военных действий.
И ведь это еще не все. Согласно расчетам генерал-интенданта 1-й русской Западной армии Е.Ф. Канкрина, принцип «Война кормит войну» удовлетворительно работает только в том случае, если плотность населения на предполагаемом театре военных действий составляет не меньше 2000 человек на 1 квадратную немецкую милю (или примерно 35–36 человек на км2). Такая плотность населения характерна для наиболее развитых регионов западной, но никак не восточной Европы. Так, в начале XVIII века в Ломбардии этот показатель составлял 55 человек на км2, во Франции – 39, Силезии – 31, Пруссии – 15, тогда как в Речи Посполитой – 8, а на западе России – 6. И в рассматриваемый нами период ситуация на той же Новгородчине в лучшую сторону никак не отличалась. В упомянутой прежде Деревской пятине в начале 40-х годов XVI века деревни-однодворки составляли почти 45% от общего числа сельских поселений, двухдворки – несколько больше 31% и чуть больше 16% – трехдворки. Больших сел, насчитывающих более 20 дворов, было всего лишь 0,1%. И даже с поправкой на то, что войско XIV–XVI веков требовало для прокорма меньше, чем армия начала XIX века, все равно очевидно, что (принимая во внимание известное, ставшее притчей во языцех, состояние русских дорог), что серьезных проблем со снабжением государевых ратей было не избежать.
Старые проблемы?
Действительно, на первый взгляд, проблемы остаются – копнув источники, мы без особого труда найдем соответствующие примеры. Например, в 1502 году поход сына великого князя Дмитрия Ивановича Жилки на Смоленск закончился неудачей, и во многом потому, что, как писал Иван III своему другу, брату и союзнику крымскому «царю» Менгли-Гирею, его сын «Смоленска не взял затем, что … пришла великая рать, ино корму не стало, не на чем было стояти города доставати». Сам же Дмитрий, оправдываясь перед отцом за неудачу, жаловался, что де «многые дети боярские подступали под град и в волости отъежщаа грабили без его ведома, а его не послоушашя». Очевидно, что дети боярские, не желая сидеть день за днем на «пище спортсменов и нравственных людей» и поститься неделю за неделей, занялись мародерством (попутно пополняя и свою «казну» награбленными «животами»).
Однако при Иване IV таких проблем мы уже не наблюдаем. Нет, конечно, не все было гладко, однако прекращать кампанию из-за того, что войско испытывает острейшую нехватку провианта и фуража – такого уже не было. И это при том, что, собственно, дьяки Разрядного приказа, решая логистические проблемы, Америку не открывали и пороха не изобретали, а комбинировали старые, привычные способы и методы обеспечения войск провиантом, фуражом и всякой амуницей. Что же это были за способы?
«Лошадей кормить и запасы пасти…»
Самым древним был, пожалуй, порядок, когда служивые сами должны были позаботиться об обеспечении себя и своих боевых друзей «кормом». Не случайно в грамотах, рассылаемых великокняжескими дьяками к ратным, говорилось, чтобы те, готовясь к походу, «лошади кормили и запасы пасли». Выступая в поход, дети боярские должны были с собой везти и весь необходимый припас в расчете на 3–4 месяца. Так, английский дипломат и мемуарист Дж. Флетчер писал, что «каждый обязан иметь с собою провиант на четыре месяца и в случае недостатка может приказать, чтобы добавочные припасы были ему привезены в лагерь от того, кто обрабатывает его землю, или из другого места…».
Что из себя представлял этот запас, можно судить, к примеру, по выдержкам из «обидного» списка и грамот полоцкого воеводы князя А.И. Ногтева-Суздальского, датируемых 1571–1572 годами и подробно расписывающих взятые литовским людьми у московских служилых «животы» и припасы. Так, люди луцкого помещика Федора Яковлева сына Чирикова везли ему 10 четвертей сухарей пшеничных и 20 четвертей «людцких» (ржаных) сухарей, 8 четвертей ситной пшеничной муки, 10 четвертей ржаной «людцкой» муки, толокна и заспы 12 четвертей, 20 полтей ветчины, 90 косяков солонины, 2 пуда сливочного масла, несколько пудов меда, 12 ведер вина, 20 ведер уксуса. Поснику Гаврилову сыну Рябинину его люди везли «запас» из 4 четвертей муки, 2 четвертей гречневой да 2 четвертей овсяной крупы, 1 четверть толокна, 4 фляги и 2 четвертины «вина горячево» (водки) – всего 12 ведер, 3 пуда сливочного масла, 8 сыров и 200 яиц.
Те дети боярские, что были победнее, и «запас» имели поменьше – но тоже немалый. Никита Матвеев сын Чириков лишился в результате «наезда» «литовских людей» 5 четвертей сухарей и 5 четвертей пшеничной ситной муки, четверти толокна и крупы, а его брат Замятня – 12 четвертей ситной пшеничной муки, 6 четвертей сухарей, 2 четвертей толокна и крупы и 3 пуда меда. Из тех же грамот следует, что и стрельцы тоже не питались одной лишь рожью, разбавляя ее крупой и толокном. «Литовские люди», напав на обоз, который вез припасы для полоцких жилецких стрельцов Дмитрия прибору Уварова, отняли у них, помимо сухарей (25 четвертей) и ржаной муки (25 четвертей) еще и 50 полтей ветчины. Пятидесятник казачий Федорова прибору Бурцова Третьяк Панин со товарищи вез своим людям 5 пудов меду, четверть орехов, 3 пуда масла, 2 бочки сельдей, лук, чеснок, 10 полтей ветчины, хлеб и калачи, 3 четверти пшеничной муки и четверть гречневой крупы.
Согласитесь, что эти перечни содержимого утраченного «запаса» весьма далеки от хрестоматийной картины русского ратника, питающегося разведенной на воде мукой, приправленной кусочком свинины и луком с перцем (ну а если их, свинины, лука и перца, нет, то и пустая похлебка сойдёт), описанной Сигизмундом Герберштейном! Можно, конечно, на это возразить, что в полоцких грамотах речь идет о запасах, которые везли к «годующим» на гарнизонной службе детям боярским (равно как и стрельцам, несущим такую же службу). Однако, вероятно, герберштейново описание подходит прежде всего для «лехкой рати», посланной в набег или в погоню за столь же легким и подвижным неприятелем, не отягощенным немалым обозом и потому не могущей тянуть с собой большой обоз с разносолами. В противном случае неприятель, взявший с бою обоз государева воинства, мог похвалиться, как, к примеру, литовский наивысший гетман Н. Радзивилл Рыжий в январе 1564 г., тем, что он, ПОБЕДИТЕЛЬ, «вдоволь позапасся съестными припасами, мехами, одеждою и серебряною посудою, как-то, стаканами и другим, употребляемым для питья скарбом…».
Не менее древним и распространенным был обычай «силного имания». Суть его хорошо видна из многочисленных жалованных грамот, коими государи русские освобождали своих поданных от тягостной повинности обеспечивать проезжающих ратников всем необходимым: «В тех селцах у них не ставятца мои, великого князя, бояре, и воеводы, и ратные люди, и никакие ездоки, ни подвод, ни проводников у их людей не емлют, ни кормов на них не збирают, ни овса, ни сена, ни иного ничего…». Более того, что в эту формулу был внесен пункт о наказании мародеров и грабителей («а хто у них станет силно, да что возьмет, и тому платити без суда и без ысправы»).
Любопытно, но польский шляхтич С. Немоевский отмечал в своих записках в начале XVII века, что у московитов в обычае правило – «если бы кто в походе насильственно взял что-либо из припасов, хотя бы только сена – суровое наказание». Впрочем, этому не стоит удивляться – от государя его подданные ожидали как от сурового, но справедливого отца, в первую очередь именно защиты и справедливости, «иссушения беззакония потоков», и, стремясь соответствовать этим ожиданиям, московские великие князья беспощадно наказывали преступавших всякие берега ратных.
Государева «интендантская» служба
Наказания наказаниями, но пустое брюхо ко всякого рода призывам и угрозам глухо. Но как быть, если свои припасы приедены, а награбить «кормов» на редкозаселенной местности, жители которой к тому же успели по старому доброму обычаю, «как поидет рать, ино хлебы все свозят в городы, а сена пожгут», не получается? А если «силное имание» и вовсе, по политическим, к примеру, мотивам, воспрещается государевыми воеводами (как это было, к примеру, в ходе кампании 1380 года, когда Дмитрия Иванович при вступления своих ратей на Рязанщину «заповеда коемуждо полку, глаголя сице: «Аще кто идет по Рязаньской земле, да никтоже ничемуже коснется, и ничтоже возметь у кого, и ни единому власу коснется»)?
Тут в дело вступает великий князь, который берет на себя решение задач снабжения своего воинства. Он может, к примеру, наказать своим вассалам и союзникам обеспечить свое воинство всем необходимым, как это было, к примеру, в 70-х годах XV века. Тогда, в 1473 году, псковичи взяли московскую рать, пришедшую к ним на помощь против немцев, на полное содержание, «начаша к ним на Завеличье по чередам вожити ис коньчов» «корм, хлеб и вологоу и мед и пиво, и конем своим овес, и сено…». Больше того, после 9-недельного стояния во Пскове, псковичи еще и обеспечили снабжение уходящего великокняжеского войска «до роубежа» (чтобы москвичи не занялись на обратном пути «силным иманием»). Спустя четыре года, в ходе кампании на северо-западном направлении в 1477–1478 годах Иван III предложил псковичам «послоужить» ему. «И псковичи же и всем князю великомоу в тыа часы по его словоу, и хлеб, и мед и моуку пшеничноую и колачи и рыбы пресныа, все сполоу покроутивь, своими извожникы к немоу послали».
Русское войско промышляет охотой и рыболовством на походе.
Миниатюра из Лицевого свода. Том 21
Кроме того, ратные могли рассчитывать и на содействие местных властей, которые по указанию великого князя должны были заготавливать заблаговременно (о чем уже говорилось прежде) «по ямом» «корм людцкой и конский». Как вариант, собранные припасы могли на «срубленных» с сох (податных единиц) телегах отправляться на «передовую», как это было в кампанию 1535 года. Тогда псковичи не только «нарядиша» на государеву службу 900 пищальников, но еще и снарядили «3000 конеи оу телегах и человека на кони, и 3000 четвертеи овсянои заспы, толокно, 3000 полтеи свинины, 3000 четвертеи солоду, 360 четвертеи горохоу, а семени ко[но]пляного 360 четвертеи» для гарнизона возведенной на озере Себеж крепости Ивангород и прокорма войска, охранявшего строителей.
Наконец, великокняжеская власть могла взять содержание ратных и на себя, снабжая их «кормом» от своих щедрот. Чуть ли не хрестоматийный пример относится к осени 1469 г. Тогда, после тяжелого и кровопролитного набега на Казань великий князь Иван Васильевич «пожаловал» пробившихся сквозь татарскую судовую рать устюжан, выслав им своего «запасу» «семь сот четвертеи муки, да триста пудов масла, да триста луков, да шесть тысяшь стрел, да 300 шуб бораньих, да триста однорядок, да триста сермяг» на «зимованье» под Казанью.
Подводя общий итог, можно с уверенностью сказать, что государевым дьякам и подьячим удалось к середине XVI века отработать достаточно совершенную (по тем временам, конечно) и эффективную систему обеспечения не только полевых, но и гарнизонных войск и добиться более или менее удовлетворительной работы «интендантской» службы. В этом отношении показательна третья по счету, 1552 года, казанская кампания Ивана IV (из всех его военных предприятий логистика этого похода освещена в источниках, пожалуй, наиболее подробно). Тщательная предварительная подготовка по заготовке и доставке к месту предполагаемых боевых действий запасов провианта, фуража и иных военных припасов, меры по защите команд фуражиров-«коръмовщиков», своевременная доставка взамен утонувшего или испорченного из-за бури продовольствия, выдача провианта и фуража ратникам из царских запасов – все это позволило избежать за время растянувшейся более чем на полгода кампании способных сорвать ее каких-либо серьезных проблем с обеспечением многочисленного войска.
Успешный опыт организации снабжения государевой рати во время Казанской кампании 1552 года позднее был повторен в ходе крупнейших военных предприятий Ивана Грозного – во время Полоцкого похода 1562–1563 годов, Молодинской кампании 1572 года, государева Ливонского похода 1577 года. Эта смешанная система исправно функционировала вплоть до 30-х годов XVII века, когда в ходе Смоленской войны выявились её недостатки и потребовалось перестроить всю систему снабжения действующей армии.
Рассмешили словечки типа «послоужить» при цитировании старинных источников - изначальный автор текста, очевидно, не в курсе, что дифтонг "оу" в церковнославянском и старорусском пишется на современном и читается как простое чистое "у". Ну и тому подобное. Тупая транслитерация получается, это как немецкое "schwein" написать "сцхвейн" вместо "швайн", а ведь славянский - не немецкий! Родной, как никак, такая вещь инстинктивно должна чувствоваться...
Годно. "Дилетанты изучают тактику, любители стратегию, профессионалы логистику".
Спасибо за пост! Узнал много нового!
Даа, весьма весьма далеки. Очевидно это прям)
И только монголо-татары плевали на логистику))