Мелисса.⁠⁠

Моя тётя была совершенно изумительной женщиной.

Во-первых, у нее потрясающее чувство юмора. Это было моим первым открытием, когда я был подростком, угрюмым и замкнутым, считал, что все взрослые - унылые, серые тени, в лучшем случае с ними не о чем разговаривать, в худшем - лучше вообще их сторониться.

Естественно, в категорию скучных взрослых не попадали те взрослые, которых я знал лично, то есть мои родственники и близкие друзья семьи. Кстати, с ровесниками у меня тоже не заладилось. Правда, это вообще отдельная история, длинная и местами очень неприятная, хоть и весьма занятная.

Тётя всегда выделялась среди родственников. Как я уже написал выше, ее чувство юмора было чудесным. Помимо этого она знала много интересных историй, не стеснялась поделиться иногда откровенно неловкими ситуациями, а то, что мне больше всего в ней нравилось - она любила черный юмор.

Во-вторых, она была потрясающе красива. Она была стройна. У нее были длинные рыжие волосы, они немного кудрявились. Большие глаза изумрудно-зеленого цвета. Я никогда не видел ее без макияжа и никогда не видел, чтобы она приходила без каблуков. В ее гардеробе было огромное количество платьев, которые ей очень шли. От нее всегда пахло смесью спелых ягод и диких, душистых трав.

Я много могу написать про тётю, у нее было много прекрасных качеств. Меня только всегда удивляло, что она никогда не была замужем, не имела детей, жила одна с черным котом, которого звали Батист.  

Когда мне исполнилось двадцать, моя обожаемая тётя покончила с собой. Ее нашли в собственной ванной, она вскрыла себе вены. Не я ее обнаружил первым, но видел в тот день ее прекрасное белое лицо без единой морщинки, широко распахнутые глаза, странную, блаженную полуулыбку, растянувшую уголки тонких губ. Мы были знакомы всю мою жизнь, крепко сдружились в последние несколько лет, готовили вечером мясную пиццу с перчиками халапеньо, смеялись, а на другой день все закончилось.

Мы с родителями приехали в субботу к тёте в гости, потому что договорились захватить ее и отправиться всем вместе на ежегодную осеннюю ярмарку возле парка аттракционов, которую с размахом проводят в нашем городке. Буйство красок, бумажные фонарики, красные флажки, костры до небес, вкусная выпечка, жареные каштаны, попкорн, глинтвейн и яблоки в карамели, радушные продавцы, встречающие каждого покупателя как родного. А уж какая там всегда была чудесная сахарная вата. Запах сена, яблок, карамельного сиропа, пожухлой травы и опавших листьев. Обычно мы с тётей покупали сахарную вату, оставляли родителей рассматривать сувениры и разную утварь, и сбегали к аттракционам, где катались на колесе обозрения, откуда был виден весь наш городок, а иногда отправлялись в комнату страха. Воистину, несмотря на разницу в возрасте, я ощущал, что она - мой самый лучший друг. Таких теплых отношений у меня не было ни с родителями, ни с бабушкой.

После ярмарки неизменно наступало время подготовки ко Дню Всех Святых. У тёти всегда был один и тот же костюм - полосатые колготки, черное платьице, остроконечная шляпа и плащ, который она накидывала на плечи. Она надевала свои любимые туфли на платформе, брала в руки плетеную корзину со сладкими пирожками, которые пекла сама и затем угощала ими всех желающих, и мы шли с ней гулять, иногда нам даже перепадали сладости от других взрослых, сопровождающих веселящихся детей. У меня костюма как такового не было, я просто облачался во все черное, ставил дыбом свои волосы, повязывал полосатый шарф, а тётя гримом рисовала мне на лице очертания черепа. Затем мы возвращались к ее дому, покупая по пути мороженое, и ели его, сидя на ступеньках крыльца.

Все эти приятные моменты разом перечеркнулись, когда я сначала увидел ее в ванной, а потом в гробу. Маму удручало то, что это была ее младшая сестра, которую она опекала и любила как своего собственного ребенка. Мама плакала без остановки, папа за нее очень тревожился и держал наготове пузырек сердечных капель и чистые платки.

Спустя какое-то время после похорон, мы разбирали вещи в её доме, думая куда девать ее многочисленные платья. И я нашел записку, написанную тётиной рукой. Там говорилось, что ей пора уходить, её ждут, однако любимого племянника она не бросит. Я практически не плакал на похоронах, но маленькая бумажка заставила меня рыдать навзрыд, сердце защемило, я сел на пол, закрыл лицо руками и всхлипывая говорил, что она дура, как она могла уйти. Мама услышала мой плач, пришла из соседней комнаты, села рядом и стала успокаивать. Но тщетно. Мама утирала мои слезы, а у самой был такой растерянный вид, будто она что-то знает и никак не сообразит как об этом сообщить.

Тяжело было смириться с потерей. Батиста я забрал себе, он служил живым напоминанием о тёте, и меня всегда посещала мысль, что когда он забирался ко мне на ночь в кровать, что кроме кота приходила и тётя. Даже казалось, что вижу её силуэт, восседающий в кресле возле двери спальни. Это не пугало, наоборот, придавало уверенности в том, что она не ушла.

После занятий я шел на улицу, где стоял её дом. Старый, маленький и уютный, похожий на чудесные домики викторианской эпохи. Когда она выбирала себе жилище, выбор пал на него, тётя говорила, что влюбилась в дом с первого взгляда.

Я стоял подолгу, задерживаясь до того, как густые сумерки превращаются в черный бархат ночи, а уж потом брел домой. Мама всегда волновалась, хоть и понимала, что мне тяжело отпустить тётю.

В тот год, в канун Дня Всех Святых, когда ряженые дети снуют по улочкам городка, выклянчивая сладости, я по привычке надел все черное, взял плетеную корзину, куда мама положила ягодные пирожки - сам печь я не умею, купил небольшой букет из ранункулюсов, и пошел к дому тёти.

И я увидел её. Она сидела на крыльце в своем привычном наряде. На первом этаже горел зеленый свет. Дети подходили к ней, она улыбалась, но вместо пирожков раздала садовые розы. Я со всех ног помчался к ней. Одна мысль билась у меня в голове - только бы это не было видением, пусть все будет взаправду!

Она увидела меня, встала с крыльца, помахала мне рукой, приветливо улыбаясь.

- Мелисса! - выкрикнул я, чувствуя как по щекам стекают горячие слезы. Я подбежал к ней, побросал на землю и корзину, и цветы, схватил тётю в охапку и крепко обнял. Она обняла меня в ответ, засмеявшись. Тётя была теплая, осязаемая, мои руки не проходили сквозь нее. Словно она и не умирала, и не её мы одели в самое красивое платье, и не её погребли.

- Почему ты ушла?- я едва сдерживался, чтобы не зарыдать в голос. Тётя погладила меня по голове.

- Меня ждал тот, кому я была обещана с самого рождения,- она улыбнулась. Спиной я ощутил, что за мной кто-то стоит. Я слышал громкое сердитое дыхание и почувствовал запах мокрой шерсти. Мне стало не по себе.

- Не оборачивайся, пожалуйста, и не бойся. Он не причинит тебе никакого вреда,- заверила меня тётя. У меня на затылке волосы встали дыбом. Тот, кто стоял позади, принюхивался ко мне. Я слышал, как шумно его ноздри втягивают вечерний воздух, пахнущий кострами и выпечкой, и мне стало жутко.

- Кто тебя ждал?- заикаясь, спросил я. У меня подкашивались ноги, ибо особой смелостью я никогда не отличался. Я заметил, что звуки вокруг стихли, будто дети все уже разошлись по домам. Игравшая вдалеке музыка умолкла. Тётя улыбнулась, подняла с земли букет и корзинку.

- Каждый год в этот день ты сможешь встретиться со мной,- она положила руку мне на плечо,- только приходи один, не хочу, чтобы сестра расстраивалась лишний раз.

Тётя поцеловала меня в щеку, зашла в дом, обернувшись на пороге и помахав мне рукой. Потом налетел ветер, я услышал тихое рычание, захлопнулась входная дверь и погас зеленый свет.

Улочка снова ожила. Повернувшись, чтобы уйти домой, я снова видел детей и слышал музыку.

А придя домой попросил маму составить мне компанию за чашкой чая и рассказать про тётю то, что я не мог знать или помнить. Тогда я узнал, что тётя - приемная дочка бабушки и дедушки, хоть с моей мамой они были очень похожи. Бабушка после первых родов захотела еще детей, но врачи давали неутешительные прогнозы. Тогда бабуля и дедуля, после моря слез и многих попыток, решились удочерить чудесную девочку Мелиссу, которой на тот момент было около двух лет, моей маме исполнилось уже десять. Женщина, помогавшая с удочерением, говорила о семье Мелиссы, что по слухам все девочки из родной семьи тёти - прокляты и благословлены одновременно. Ведьмы, проще говоря. И каждую в определенном возрасте забирает к себе дьявол, ибо они - его невесты. Бабушка не послушала женщину, удочерила Мелиссу. Мама говорила, что замечала за сестрой странности, но чего-то ужасающего она никогда не видела. Я слушал все это молча, с каждой минутой понимая, что совсем не знал своего лучшего друга и от этого мне было горько и больно.

Я каждый год ходил в канун Дня Всех Святых к дому тёти, чтобы повидаться. И с каждым разом наши встречи становились длиннее, в прошлом году так вообще до рассвета проговорили. И каждый раз я ощущал присутствие кого-то незримого возле нас. Поначалу было жутко, но затем привык. Меня все терзал один вопрос и под конец нашей беседы, когда тётя направилась к двери, я его задал.

- Почему ты никогда не хотела семью?

Тётя грустно взглянула на меня.

- У меня бы родилась дочь. И я не хотела бы обречь на ту же участь, на которую обречена я.

Она зашла в дом, снова налетел ветер, захлопнулась дверь и погас свет.

В этом году тётя не пришла.