Малоизвестные страницы биографии А. С. Макаренко⁠⁠

Пост в Лигу психотерапии в продолжение и развитие темы

(http://pikabu.ru/story/anton_makarenko_i_ego_quotne_sovetska...

http://pikabu.ru/story/sudba_cheloveka_o_biografii_as_makare...)

14 марта – день рождения выдающегося педагога-писателя Антона Семеновича Макаренко (1888-1939).

Среди когорты прочих государственных служащих переезд в 1935 году из Харькова – первой столицы, в новую – Киев, Антона Семеновича Макаренко, его гражданской жены, Галины Стахиевны Салько, приемного сына Льва, дочери родного брата, племянницы Олимпиады, прошел незамеченным.

Макаренко без сожаления оставил в Харькове работу в коммуне им. Дзержинского, поменяв ее на предложенную достаточно высокую должность помощника начальника отдела трудовых колоний в Народном комиссариате внутренних дел УССР. Или, попросту говоря, в НКВД.

Должностью своей Макаренко был обязан вышедшему в апреле 1935 года Постановлению ЦИК и СНК СССР «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних». С этого времени берут своё начало подразделения по делам несовершеннолетних органов внутренних дел, устанавливается смертная казнь за совершенные преступления, начиная с … 12-летнего возраста.

В НКВД Украины немедленно был создан огромный отдел, поселившийся в здании на улице Рейтарской, 27. Макаренко, ставшему известным благодаря вышедшим к тому времени в Москве двум частям автобиографического романа «Педагогическая поэма», поручили заниматься воспитательной работой в десятке трудколоний, переданных Наркомату внутренних дел из ведения не справившихся с малолетней шантрапой «освитян», 30 приемниках и трудкоммунах НКВД.

Эта часть биографии Макаренко практически неизвестна. Сказалось субъективное вмешательство в жизнеописание педагога-писателя советских исследователей, стремящихся по известным только им принципам не отождествлять его педагогику и НКВД. Впрочем, Галина Стахиевна Макаренко, взявшая на себя после смерти мужа обязанности цензора литературно-педагогического наследия, тоже была против упоминания в энциклопедиях, справочниках и т.п. изданиях сведений о работе Антона Семеновича в чекистских кругах.

Вот почему когда мне в архиве попалось в руки личное дело и послужной список, заполненный знакомым круглым каллиграфическим почерком Антона Семеновича Макаренко, я испытал чувство, известное, пожалуй, только Колумбу.

Прочитав дело, я понял, что туда, как в гробницы фараонов, уже кто-то лазил: нумерация листов была исправлена, да и само дело было тоненьким, будто речь шла о банковском служащем без опыта работы. В то же время, приход Макаренко в почтенном возрасте (47) на должность офицера НКВД, вызывал у меня массу вопросов и таил в себе немало загадочного.

Например, целый ряд биографических и иных факторов, любой из которых мог бы сегодня стать причиной для отказа в приеме претендента в спецслужбу, остался как бы незамеченным въедливыми кадровиками НКВД. Смотрите: Виталий Макаренко, родной брат новоиспеченного чекиста - белогвардейский офицер, деникинец, после победы большевиков эмигрировал из России и жил во Франции. Не законная, а гражданская жена - Г.С. Салько, исключена в период чистки из партии; сам Макаренко тоже был беспартийным. Или - за четыре месяца до назначения и переезда в Киев Антон Семенович, всю жизнь наплевательски относившийся к своему здоровью, перенес тяжелейший инфаркт, после которого восстанавливался три месяца.

А вот это уже претендует на сенсацию: все эти подробности - про белогвардейцев и чистку, Антон Семенович абсолютно честно сообщил в «Анкете специального назначения работника НКВД», найденной мною в архивном деле.

Устоявшийся шаблон нашего отношения к НКВД 30-х подсказывает, что его за эти откровения должны были, как минимум, отправить в лагеря. Тем не менее, всего через месяц после назначения Антону Семеновичу, на тот момент, заметьте, холостяку, НКВД вручает ключи – не от камеры, а от очень уютной 3-комнатной квартиры в доме №6 по ул. Леонтовича с видом на Владимирский собор, правда, расположенной на последнем этаже и без лифта. Это единственное, что стало для послеинфарктного Макаренко сущей НКВДистской пыткой.

Кстати, одним из условий предоставления отдельной квартиры было обещание Макаренко узаконить уже не первый год существующие отношения с Г. Салько. Он сдержал слово: 4 сентября 1935 года их брак был зарегистрирован - к тому же с использованием Макаренко служебного положения...

Как известно, Наркомат внутренних дел в то время не только руководил лагерями и тюрьмами, но и охранял государственную границу, и отвечал за железные дороги, и… регистрировал браки советских граждан. Именно этим обстоятельством воспользовался Макаренко, не стремившийся быть публичным: он попросил своих знакомых, теперь уже коллег, расписать их …дома. Работник ЗАГСа исполнил формальности, а потом тут же и отпраздновали: «Абрау-Дюрсо» по 30 рублей бутылка из соседнего гастронома на углу Ленина и Лысенко, розовая ветчина с Бессарабки по 5 рублей за килограмм, ореховый домашний струдель, испечённый домработницей - Галина Салько стала Галиной Макаренко.

Антон Семенович тоже был рад – в его жизни было немало женщин, но женат он до этого никогда не был.

Кто же способствовал продвижению Макаренко по чекистской лестнице? Ответ я нашел, листая дневники, записные книжки Макаренко, сопоставляя высказывания о нем его друзей и сослуживцев.

В августе 1928 году в Харьков приехал Алексей Максимович Горький. Цель визита великого пролетарского писателя была по-своему уникальна - встреча с малолетними колонистами в Куряже, в колонии, носящей его имя. Иных пунктов в протоколе пребывания Горького на харьковской земле не было. Надо ли говорить, что для заведующего этой колонией А.С. Макаренко эта встреча, состоявшаяся после многих лет переписки, стала, как бы теперь сказали, знаковой: она продвинула его круто вверх в глазах, прежде всего советского педагогического «Олимпа», раздражителем которого он был все эти годы; с этой поры он стал другом великого буревестника - Горького.

Подтверждением этого является следующее: когда чекист Макаренко как-то позже снова поднял в письме к Алексею Максимовичу тему о тяготах непомерного бюрократического груза, свалившегося на него в НКВД, Горький тут же предложил помощь в … переезде в Москву. «Я могу написать П.П. Постышеву, могу просить Ягоду (нарком внутренних дел СССР – А.А.) и пр.»,- писал он своему протеже, упомянув в письме о своем влиянии также и на руководителя украинских чекистов Всеволода Балицкого – прямого начальника Макаренко.

Балицкий был одним из авторитетнейших наркомов в СССР: это его именем при жизни был назван крупнейший в республике новый киевский стадион «Динамо» и коммуна для несовершеннолетних в Прилуках. При чем тут Макаренко? Оказывается, он был влюблен в сестру наркома еще в Харькове и даже предлагал ей создать семью. Брак не состоялся, но теплые отношения сохранились. Вполне возможно, что именно Раиса Аполлоновна Балицкая рекомендовала брату взять «завкола» в аппарат НКВД. Счастливое для наших героев совпадение - к тому времени нарком уже знал оценку Макаренко, данную Горьким, а в центральном аппарате НКВД не было специалистов по работе с «социально-дефективными».

Вот почему Управление кадров НКВД УССР не имело никаких претензий к новому офицеру.

Читая Макаренко тех лет, приходишь к мрачному выводу, что при переходе на работу в центральный аппарат НКВД, он заразился некой бациллой. Как будто обуянный жаждой мщения, в частности, по отношению к тем, кто «душил» его за педагогические новации, он писал: «…коллективы, как и люди, могут умирать не только от старости, они могут погибать в полном развороте сил, надежд и мечты, их также в течение одного дня могут задушить бактерии, как они могут задушить человека. И будущие книги напишут, какие порошки и дезинфекции нужно употреблять против этих бактерий. Уже и сейчас известно, что самая малая доза НКВД очень хорошо действует в подобных случаях. Я сам имел возможность видеть, как быстро издох профессор Чайкин, как только приблизился к нему уполномоченный ГПУ, как быстро сморщилась его ученая мантия, как отвалился от его головы позолоченный нимб и, звеня, покатился по полу, и как легко профессор обратился в обыкновенного библиотекаря. На мою долю выпало счастье наблюдать, как закопошился и начал расползаться «Олимп», спасаясь от едких порошков чекистской дезинфекции, как дрыгали сухие ножки отдельных козявок, как по дороге к щелям или к сырому углу они замирали без единой сентенции. Я не сожалел и не корчился от сострадания, ибо в это время я уже догадался: то, что я считал Олимпом, было не что иное, как гнездо бактерий, несколько лет назад уничтожившее мою колонию».

Надо отдать ему должное – Макаренко ни разу не воспользовался чекистскими приемами в борьбе со своим оппонентами. Романтикам вообще это не присуще.

Прошло пару месяцев, и эйфория пребывания во власти уступила место осознанию того, что писательский труд заброшен, а груды постановлений, приказов, распоряжений, писем и прочих реляций не дают возможность не то, что проведать семью на даче в В. Дубечне, а даже сходить в столь любимый им театр.

«Я сделался бюрократом, - писал он какое-то время спустя после получения васильковых чекистских петлиц своему другу. «И с каждым часом проникаюсь все большей ненавистью к этой специальности». Накатывалась волна репрессий: арестован начальник отдела Ахматов, произошли спешные кадровые замены среди заместителей наркома, «на крючке» оказался и наш герой. На него в НКВД пришел донос и уже было начертано: «…Макаренко удалим. Я не верю ему ни на копейку. Это враг». Только высокое покровительство вновь спасло его от жерновов Большого террора.

Но Макаренко сломался… Он написал рапорт об увольнении, в качестве мотивов сообщив следующее:

«31 год я всегда работал непосредственно с детьми, я не имею никакого опыта работы в административном аппарате, польза, приносимая мною здесь, совершенно ничтожна.

После издания моей книги «Педагогическая поэма» на меня легло много литературных обязательств, которые я не в состоянии выполнить, находясь на службе...

Поэтому прошу Вас ходатайствовать перед Наркомом о скорейшем освобождении меня от должности помнач ОТК».

В начале 1937 года он уехал в Москву.

(Использованы материалы Aleksandr Abarinov, Götz Hillig. Die Versuchung der Macht. Makarenkos Kiever Jahre (1935-1937). Marburg, 2000). Ссылку на первоисточник Пикабу разместить не позволяет.

Кстати, Куряжская воспитательная колония существует и сегодня. Разумеется, она носит имя А. Макаренко. Там существует музей Антона Семеновича. Его портрет, который считается одним из лучших, - вот этот:

- написан его воспитанником Юрой Камышанским.

В газете «Радянська освіта» от 30 марта 1941 г. напечатана интересная статья под названием «Выбор профессии». В ней мы находим сведения о том, как заботился А. С. Макаренко о развитии талантов коммунаров. Автор сообщает: «В коммуне имени Ф. Э. Дзержинского была светлая комната, все стены которой были увешаны множеством рисунков. В этой комнате часто можно было увидеть воспитанника коммуны Юру Камышанского, который рисовал картины. Антон Семенович быстро признал художественный талант Юры и всячески помогал ему развить свои способности. Теперь товарищ Камышанский готовится к поступлению в Художественную академию».

(цитата из книги Жураковского "Педагогические идеи А.С. Макаренко - http://elib.gnpbu.ru/text/zhuravsky_pedagogicheskie-idei-mak...)