navuh0d0n0s0r

А стать гуркхом и взять в руки кукри мечтает каждый мужчина, но везет ежегодно только 2 сотням из 15 миллионов. В Катманду я встретил как-то гуркха при полной парадной выкладке: он разгуливал по городу эдаким кумом королю и, кажется, прочие туземцы его мнение на собственный счет вполне разделяли – да, действительно, высшее существо, уберменш… Его превосходительство и его светлость… Характерно, что возносятся так высоко главою непокорной именно крестьяне, потому что горожан в гуркхские части не верстают – изнеженные они, слабые и испорченные цивилизацией (как бы смешно слово «цивилизация» в применении в Катманду не звучало).

В Непале все уверены твердо, что страна никогда не состояла в колониальной зависимости: в принципе, так оно и есть – но лишь формально. 200 лет тому королевство Горкха, которое в этих тощих горах раскинулось, повело изнурительную войну с англичанами. Вроде бы, прямым и очевидным поражением она не закончилась, да. Но по итогам конфликта непальцы заплатили контрибуцию и согласились свою внешнюю политику передать в руки джентльменов. Ну, а еще стали платить налог кровью – из местных жителей стали набирать солдатушек, бравых ребятушек.

У гуркхов - слава единственной армии на свете, которая никогда не знала поражений: они либо одерживали победу, либо гибли в бою. Их боевой клич, кстати, именно об этом врага и предупреждал: «Джаи Махакали, айо горкхали!» - «Славься Великая Кали, идут гуркхи!». Ну, кто такая Кали пояснять не надо – это богиня смерти, если все-таки пояснять. И, кстати, слава у этих бойцов соответствующая – она идет далеко впереди них, и даже вместо них побеждает: говорят, аргентинцы на Мальвинах-Фолклендах могли еще долго сопротивляться в 82-м, но узнали, что англичане высадили на архипелаг гуркхский десант.

Про вояк-латиносов много можно сказать дурного, но они ни разу не трусы – тут они просто здраво рассудили, что зряшное дело биться с армией, которая не отступает и обладает неисчерпаемым человеческим ресурсом (гуркхов в Непале навербовать – только свистни).

Сейчас такие части есть у индийцев и англичан: про гуркхо-индийцев не скажу, а гуркхоангличан сейчас около 2 с половиной тысяч. Контракты у них 15-летние, не меньше, поэтому ежегодный набор – около двухсот человек. Говорят, рекрутов-счастливцев отбирают из 30 тысяч охотников: в Кембридже конкурс пожиже. Для начала потенциальный новобранец должен пробежать 5 верст в гору с 20-ю килограммами камней за плечами: понятно, такое совершить редкий горожанин сдюжит, а потому солдаты – сплошь деревенские, из каких-то совершенно богом позабытых-позаброшенных кишлаков. Естественно, одним из главных искусств таких солдат является владение знаменитым местным ножом-кукри – сами поглядите, каково оно (видео – вверху)

Про кукри расскажу отдельно. А что касается гуркхов, то, по правде говоря, идеальный солдат тоже не идеален: главная беда «воинов Кали» в том, что они невероятно, так, что это вошло в анекдоты, смешливы. Бают, не знаю, правда ли, что самый знаменитый афронт такого рода случился с гуркхами при Галлиполи. В Первую мировую вовсю применялись боевые газы: и вот, в целях освоения средств индивидуальной защиты, раздали англичане гуркхам противогазы. Но только один успел надеть слоновью морду с хоботом-гофре: на него глянули остальные – и тут же все гуркхи легли в корчах; и рядовые легли, и отцы-командиры, которые, хоть и с погонами, но тоже в детстве гималайским ослам хвосты крутили.

Пресечь корчи не получалось ни ором, ни стеками британского офицерья. Поскольку припадки хохота повторялись впредь, хватало только достать противогаз из подсумка, на полях Первой мировой гуркхи себя проявили не вполне.

Другая легендарная история такого рода случилась в Сирии во Вторую мировую. Там гуркхам скомандовали атаку, но, выскочив из окопов, чуть в стороне, они приметили верблюда с верблюдихой – а те откуда-то знали, что наедине мужчина с женщиной обычно не читают «Отче наш», а уж если они скоты – тем паче. Зрелище верблюжьего взаимного уестествления так рассмешило гуркхов, что атака захлебнулась.

Ну, кроме хохотливости, есть у них в военном отношении еще несколько недостатков. Им никак нельзя воевать бок о бок с англичанами. Если окоп вырыт гуркхом, то британец оттуда даже скрючившись, но все одно торчит. Если полнопрофильный окоп изрыл англичанин, то грукх из него выбраться не в силах. Короче, фронтовая сегрегация тут диктовалась не только традиционным британским расизмом, но и соображениями полевой тактики.

А при Монте-Кассино в 44-м верблюдов не случилось и бились гуркхи люто. Как и поляки, кстати. Но это больше об англичанах говорит: и к одним, и к другим бриты относились, как к дешевому колониальному пушечному мясу – Монте-Кассино, в общем, стратегического значения не имел, чтобы под горным этим селением трупы десятками тысяч силосовать.

К настоящему моменту, гуркхи остаются едва ли не последними из армейских частей Соединенного Королевства, готовыми идти в штыки или врукопашную, воевать не дистанционно и не высокоточным оружием, а глядя врагу в лицо. В Афганистане, например, именно они гибнут регулярно и массово во славу Ее Величества.

В правах с английскими солдатами их, кстати, до сих пор не уравняли: отслужили положенное, товарищ гуркх? Ну, и валите с сиротским пансионом на родину, якам титьки мять! Сейчас, вроде, у них есть шанс получить британское гражданство и на Острове осесть, но шанс призрачный и реализуемый через муторные судебные тяжбы.

Конечно, не всюду, а только в тех областях здешнего высокогорья, где добывают серебро. Вот приходишь ты на шахтерский базар в городе Потоси – и всё там в точности так, как было, наверное, в городках североамериканского фронтира лет 150 тому назад. У меня вообще сложилось впечатление, что полтора века—это и есть тот временной лаг, с каким Боливия следует за Штатами.

В общем, не случайно здесь, в боливийских Андах, на серебряных приисках, и пристрелили Бутча Кэссиди с Санденсом Кидом – двух благородных разбойников-гринго, которые благородными были, увы, только в исполнении Роберта Редфорда и Пола Ньюмана. В общем, от Дикого Запада тут, в шахтерской Боливии, практически все—может, только стреляют пореже, а коров заменили такие же астеничные ламы. Да еще индейцы стали ковбоями—в смысле, народ здесь живет чуть раскосый и краснокожий, а выпить-погулять-чужой нос расквасить туземный чоло горазд ровно так же, как Джон Уэйн и герои вестернов. Ну, и Потоси – он такой себе вполне архетипический Доусон-на-Юконе из Клондайка: ветер гоняет по площадям пыльные клубы, трехсотлетние старухи спят в лавчонках, народ шастает в живописном рубище, где-то за околицей старают серебришко.

И всегда студено до ломоты в костях: Потоси расположен в горах, на 4 километрах, человеку из долины здесь одышливо дается каждый шаг, любое движение. Сороче (горняшка) паллиативно побеждается постоянным пережевыванием листьев коки. Свободная торговля динамитом связана со старательским промыслом. Правительство тут не требует выправлять лицензию на добычу серебра: вырос индейский мужик, созрел жениться и семью чичароном (шкварки из свиной шкуры, боливийский специалитет) обеспечивать—может устраиваться в шахтерский кооператив, а все, что под землей найдет—его и только его.

Как везде в Боливии, дОбыча ведется по старинке: кайло, вагонетка, толкаемая вручную, тормозок, «прощай, Маруся-ламповая». А породу, вестимо, рушат динамитом: перед взрывом в треке мужичок вращает рукоять ручной серены и народ шарахается в гнезда-укрытия. В общем, без общедоступной взрывчатки в горном деле – никак. Стоит шашка у бабки-лоточницы 8 боливиано, то есть – 1 доллар.

Ну, приличный фартовый чоло обязательно купит еще нитрат аммония в качестве усилителя взрыва и метр бикфордова шнура, что тлеет минуты 3 – тоже за бакс.

В другой бы стране да при боливийском накале политических страстей – бомбистам не было бы перевода: чиновники и партактивисты порхали бы под облаками безо всяких дополнительных приблуд, возносимые одной только силой динамитного чиха.

Но здесь о терроре слыхом не слыхивали: ну, разве что, шахтерская молодежь, шутки ради, подорвет в деревне чей-нибудь сарай. А в столице горняков городе Потоси и такого не бывает—нравы тут строгие, патриархальные, бузотерство пресекается быстро и безжалостно. Шашку взорвать можно за терриконом, в горах лам попугать, в крайнем случае – бабахнуть на соседской плантации коки: главное, чтоб не зашибло никого. В любом случае, народ здесь пуганный и всегда успевает шарахнуться в сторону, чтоб не задело – шахтёрский рефлекс.

Иностранцам динамит продавать запрещено. Формально – покупатель должен предъявить удостоверение шахтерского кооператива. Фактически же – только деньги давай: ну, в самом деле, представляете себе старуху, которая требует у покупателя «тугамент»? Нам, боязливым и законопослушным, взял динамит местный мужик. Швырнули 3 шашки куда-то в сумку и вспомнили про них пару дней спустя, по дороге в аэропорт. Между «выбросить, где полиции нет» и «шарахнуть, где получится» выбор был очевиден. Нашли пустынную с виду долину

Пустынной долина была только с виду. После первого взрыва выскочил невесть откуда индеец-пастух; ко второму взрыву он уже был в пределах разборчивой слышимости его ругани; после третьего взрыва он даже успел засветить камнем в стоп-сигнал нашего уезжающего такси. Не разбил, впрочем.

В свободной торговле динамитом есть бездна плюсов – в применении к Боливии, конечно. Для шахтерского промысла – это умеряет высоту порога на входе в профессию. В целом, много разнообразит и пестро раскрашивает жизнь в горах – саму по себе бедную, монотонную, выдержанную в охряных и пастельных тонах. И, главное, очень дисциплинирует туземное начальство: его не взрывают, конечно, но сама такая возможность воспитывает в чиновном брате добродетельность и нестяжательство. Короче, нашему брату, маленькому человеку, очень подходит проповедовать и распространять: «Бюрократ, помни про Боливию!»

Хочешь – вот тебе царский, весь такой в фальшивой позолоте и осыпающейся мишуре, а не хочешь – предложат мачистский-премачисткий, черный весь из себя пречерный, с лезвием, истертым о вражеские глотки. Если подмигнуть, достанут армейский, с 6-значным клеймом на лезвии: «Настоящий гуркх носил, слушай; тысячу врагов зарезал, а другой тысяче сослуживцев-арабов обрезание сделал!».

Короче, кинжалы есть для всех, почти даром (ну, не считать же деньгами 7-20 долларов – как сторгуешься) и никто не уйдет обиженным.

А, между прочим, ножик этот – штука весьма достопримечательная. Он, вроде, наследник по прямой знаменитых кописов Александра Македонского. Сам Македонец в Гималаи не забирался – Памиром прошел, но такие мечи индийские кузнецы у интервентов подглядели, а исполнение – переняли. Есть, правда, версия, что кукри вообще из Египта пришел: там мечами-серпами народ косили еще при самых ранних царствах и чуть ли не в додинастический период.

Но это – преданья, то бишь, вранье старины глубокой. В музеях, однако, точно есть экземпляры таких ножей, которым по 700 с гаком лет: они словно по тем же лекалам кованы и по тем же выкройкам скроены, что и нынешние кукри – в форме «соколиного крыла».

Тут небольшое отступление. Гималайским горцам присуща исключительная духовная леность. Боюсь обидеть кого, но индуизм с буддизмом – это религии, кредо которых, если излагать совсем коротко, таково: «Ой, да отстаньте вы от меня, дайте полежать!». Лежать полагается до полного растворения в окружающей реальности. А паче того, растворившись, из вещного мира лучше совсем улизнуть в мир духовный: там точно никто о тебя не споткнется, подзатыльников не надает и к работе не приставит. Собственно, таков же символ веры всего миллиарда индийцев, сотен миллионов бангладешцев и пакистанцев: ну, и непальцев, конечно же, тоже.

Грех их корить: от трудов праведных не наживешь хором каменных; но у нас на этот счет еще можно питать иллюзии, а у них сотнями поколений проверено – точно, не наживешь. Лишний раз и шевелиться незачем. Лень вообще двигатель прогресса, а здесь, хотя прогресс сугубо духовен, он тоже пришпоривается леностью. Вот знаменитые молитвенные флажки в Гималаях – это что? Тряпочки, исписанные мантрами: ветер ее шевельнул – молитва сама собой прочиталась.

С молельными барабанами при монастырях то же самое. Идешь, вращаешь: сколько раз обернул – столько раз молитвенно всколыхнул вселенную. В общем, священное имя или слово не обязательно произносить: шевельнул только объект-носитель – и произвел душеспасительную работу.

Кукри весь сконструирован из элементов, которые суть принадлежность индуистких богов. Вдоль обуха – канавка, которая зовется «Меч Шивы». Кольца на рукояти – уровни мироздания. Лезвие – это часть Солнца и Луны одновременно. Уступ-порожек у рукояти – трезубец Шивы. Он еще, порожек этот, также есть символическое представление «следа коровы богини Кали» - ну, это, по правде говоря, просто обуянным надобно быть жаждой убийства, чтобы в скучном стальном уголке увидеть все помянутое: отпечаток копыта, да не обычной коровы, а именно принадлежащей Владычице Смерти Кали.

Кстати говоря, коровам след их собственного копыта на каждом кукри все одно без пользы. В большинстве клипов о применении знаменитых непальских ножей головы рубят именно им, этим копытным беднягам: я прежде думал, что сугубая гималайская грусть в их глазах – это от горной бескормицы, но нет, похоже, что-то в местном воздухе разлито, какое-то особое ощущение трагической коровьей безнадеги. Дивное дело, но повсеместный индуизм-буддизм не мешает непальцам смахивать кукри коровьи головы, одним взмахом – и напрочь: желающие поглядеть на это могут обратиться к видео, вставленному выше, но не советую – зрелище жутковатое. Как непальцы по этой части уторговываются с богами или с кармическими силами – не знаю. Управляются как-то. Иудеи вокруг оброненного кошелька в субботу обустроят себя пятницу; непальцы и в святой корове найдут святотатственное, но не вредящее съедобности.

Кукри вооружены здесь все. Похожую ситуацию с оружием я встречал только в Йемене: там у каждого – кинжал-джамбия да сверх того пара «калашей». На таком фоне непальцы выглядят почти пацифистами. Используют они нож-меч не для истребления людей – по крайней мере, после окончания в 2006-м гражданской войны. Бредешь так мирно Гималаями, ромашку себе жуешь, картуз на затылок сдвинул, чтоб пейзажами любоваться – вдруг на обочине пара мужичков с кукри. Сидят, коровьи мослы крошат: не для еды, кажется, а в целях медитации. Мяса на костях все одно нет, так хоть помолятся: взмах – моление, тюк – благоустроительное колебание вселенной.

Знаменитее прочих пользователей кукри – гуркхи, про которых у меня тоже было вот ТУТ: https://zen.yandex.ru/media/navuh0d0n0s0r/nepalskie-gurkhi-a...

Про них говорят, что кривой нож, принятый от Александра Македонского, им – как часть тела. Управляются они с этим органом лучше даже, чем с головой: гуркхи знамениты тем, что, как викинги, в бою впадают в неконтролируемое озверение. Хороши эти бойцы именно в штыковой атаке и в рукопашном бою. Там они прежде свои кукри и применяли: англичане, в армии которых гуркхи служат, инорасовый и чужекровный солдатский материал расходуют обычно не скупясь. Однако ДРОНы и всякая дистанционно управляемая человекоубийственная хрень по нынешним временам обходится дешевле пенсиона семейству павшего, потому гуркхи теперь упражняются во владении кукри все больше на учениях да на парадах.

В общем, этот древний нож практически лишился своей мистической функции – превращать убийство в молитву. С другой стороны, плотницкое дело или мясницкое там – они тоже для молельных нужд вполне себе годится. Так что доведется еще поработать «Трезубцу Шивы» и «следу коровы богини Кали».

Кстати, вот тут у меня много всякого о достопримечательном из путешествий: https://zen.yandex.ru/media/navuh0d0n0s0r

Кетцалькоатль его знает, может, и в самом деле это увечье, но рассказы про «расширение горизонтов сознания» и «обретение потустороннего духовного опыта» я слушаю, как покойный Хокинг, наверное, слушал рассказы об алкоголе и марихуане—а на фига это? Кастанудятина со всеми мегатоннами пейотля им, Кастанедой, слопанного, со всеми скирдами душерасширяющих кактусов всегда навевали тоску.

По правде говоря, это много снижает пафос моих паломничеств к майяйским древностям. Мне там не столько пьяно от намоленности и святости мест, сколько режет глаз другое: как у них лихо древний камень заменяют на новый—не разберешь обычно, что тут было до реставраторов? Да и было ли что-нибудь вообще? Город Флорес лежит чуть поодаль от руин: здесь толпы охотников до древностей собирают, упорядочивают, выстраивают в шеренги.

Местечко какое-то и не вполне гватемальское даже: карманы туземцев не топорщатся пистолетами, а на домах не увидишь колючки, что превращает жилье в рождественскую елку, только мрачную, а не праздничную. Озеро Петен-ица, опять же, живописно раскинулось—обитают в нем пресноводные крокодилы, и, кстати, довольно-таки человекоядные. Мир окрест нацпарка суров и на шлагбауме табличка: с огнестрелом никак нельзя! 

Пирамиды майя стоят посреди первозданного леса, каковая первозданность есть результат тщательного догляда и ухода. Лес живет своей вековечной жизнью: снуют в свои пирамиды и обратно термиты, цикады скрежещут и царапают железом невидимые тарелки—просто до зубовного нытья! Мизантропически настроенные обезьяны попрыгают-попрыгают, да на голову туристу и опростаются.

Грозный кузнечик, в дециметр ростом, в траве не робко прячется, а, скорее, грозно таится. Сельва сама себя поедает, переваривает и пузырится новой жизнью. Но пирамиды природа грызла-грызла, да зубы и обломала.

Гватемальцы уверяют, что в Тикале располагался центр империи майя—в период расцвета он громоздился на площади в 65 километров и просуществовал полторы тысячи лет, до 9 века по Рождеству Христову. Вот главная пирамида, а вокруг ритуальные площадки: словно и не было 10 веков лесного запустения—местная индианка охаживает заклятьями и мистической хворостиной какую-то испанку.

В туристических тропарях «Тикаль» переводят как «Место, где говорят духи». Чертовщины здесь, скорее всего, действительно порядком—учитывая мрачную историю города, где кровь людская была как водица. Главное чудо Тикаля—это «Мундо-Пердидо», что, однако, переводится с испанского вполне благозвучно: «Затерянный мир».

Это 4 пирамиды, которые, как будто, хранят все космогонические секреты майя. Где-то здесь, кстати, родилось и мошенничество планетарного масштаба. Это я про 13-ю бактуну майяйского календаря, истечение которой обещало Земле полный Армагеддец и всеобщий Рагнарек. Гватемальцы похарчевались модой на апокалиптику также сытно, как мексиканцы: и экскурсии водили, и молебны искупительные устраивали, и лекции желающим о жизни после скорой смерти читали.

Правда, дело закончилось пшиком. Ну, ничего: теперь кошельки охаживают акедемичненько—рассказами про индейские империи и их величие, которое ни в сельве спрятать, ни в учебники уместить. Клянутся, что тут полным-полно пирамид неисследованных: лес, как подросток угрями, пошел сыпью холмиков, метров эдак до 5 в холке.

Они полуизучены-полураскопаны: стоят себе такие—с идеально прямыми гранями, со ступенями, выведенными под строительный уровень… И еще эти пирамиды почему-то выше себя самих, скрытых под землей: как грибы растут, однако. Рабочие, не смущаясь, латают да наращивают древние храмы и гробницы: руины все теперь в белых проплешинах цемента с известкой.

А за яркими заплатками вообще что-нибудь настоящее-то есть? Уверяют, что открыл Тикаль индеец Тут лет 170 тому назад. Больше века никто комплексом не интересовался. Это в 50-е правительство внезапно загорелось объединить и вдохновить нацию—вот про Тикаль и вспомнили.

Сейчас комплекс очень напоминает французские средневековые замки, выстроенные, как Каркассон, с нуля в 19-м веке заместо древнего шато: стало лучше, чем было у древних—инженерное дело после альбигойцев далеко шагнуло вперед. А после ацтеков и того дальше. Я, конечно, не «новохроноложец», в историю, как творение Скалигера, не верю: только все равно аккуратней бы как-то с древностями надо, чтобы повода скептикам не давать.

Предыдущее - вот: https://pikabu.ru/story/krugosvetka_3_bandityi_i_vulkanyi_gv...

В такси услышал по радио—в соседнем квартале, «на пересечении кайе Х и авениды У», в авто расстреляли двоих, полиция ведет поиски вооруженных субъектов, гражданам рекомендуют беречься. Таксист, правда, успокаивал: кому суждено быть повешенным, тот не утонет. «Твой белорусский господь названия-то такого не знает – «Гватемала», чтоб тебе здесь конец учинить». Статистика говорит, что сейчас здесь из каждых ста тысяч обывателей превращают в трупы только 50 человек в год, то есть, полторы тыщщи на 3 миллионный Гватемала-сити.

«Только» означает, что 10 лет назад было трупов вдвое больше. Ну, да: венесуэльский Каракас и гондурасский Сан-Педро-Сула на три корпуса впереди – со своими 150-ю покойниками на сотню тысяч горожан. Стольный град Гватемала даже не в хвосте у них плетется, а лишь топает обильно унавоженной тропой. Что, впрочем, потенциальных убиенных – местных и приезжих – не шибко утешает. Утешает русский авось, который и гватемальский тоже: если в год убивают одного из 2 тысяч народонаселения – может, выйдет прошмыгнуть мимо ножика или пули?

Кстати, гватемальские душегубы в тюрьму почти не попадают: раскрываются 3 процента убийств, а 97 процентов непойманных хунхузов дальше свободу собою беременят да людей крошат. По счастью, кроме Гватемала-сити есть еще Гватемала-Антигуа, милый такой сьюдад в 40 километрах.

Антигуа был главным городом генерал-капитанства, да в 1773-м на него из кратера близлежащего вулкана озеро выплеснулось. Антигуа возродился, но квеленьким: сейчас здесь останавливаются туристы, охочие до колониальной архитектуры и безопасности. В Гватемала-сити лютуют бандиты «Мара сальватруча» и «Кайе 18»: там вступительный экзамен в банду—пустить пулю в голову случайному человеку, первому встречному-поперечному.

А в Антигуа—благодать: здесь вечером из гостиницы выйти можно и потом живым вернуться. Бывшая столица много симпатичнее теперешней—хотя бы потому, что патриархальна, вычурна, погружена в вечную сиесту. С горы, которая погубила 2 с половиной века тому назад Старый Сьюдад-де-Гватемала, вид открывается феерический. «Лучший вид на этот город, если сесть в бомбардировщик»--именно так, ведь отсюда падали на Антигуа вулканические бомбы и струилась вниз лава.

В общем, скептический я—это не самое худшее, что с несчастным городом случалось, тем более, что я здесь даже какое-нибудь «Ося плюс Киса» на стенах не выцарапывал. А вандализировать есть что: тут полно соборов, многие – полуразрушенные, а остальные к этому стремятся. Катакомбы доминиканского монастыря, по обычной в Латине хладности к древностям, все бы загадили по самые своды: но тут, по счастью, устроили гостиницу о 5 звездах.

Дерут по 20 баксов за визит, а за проживание – лучше и не знать сколько: все лучше, чем через фекалии и клоки полиэтилена продираться, как было бы при заброшенности. В Антигуа, между тем, либо следует прожить всю жизнь, не ступив шага за околицу, либо хватит провести день-два и бежать навсегда—других форматов взаимодействия город не знает: он маленький, живописно-скучный и снотворно-милый.

До побега следует скататься на один из местных вулканов—их тут много активных, бурнокипящих, не знающих и не дающих людям покоя. Этот называется Пакайя и везут туда на «чикен-басах». Такие в прошлой жизни возили американских школьников, а теперь используются латиносами для всего, а в сельской местности похожи на передвижной птичник.

На его крышу мостят мешки с маисом, гроздья связанных кур и древняя машина, мечтая об инсульте в моторе, кряхтит-дребезжит по гватемальским долинам и взгорьям. Этот бедняга из скулбаса в чикенбас превратился не вполне, застрял на эволюционной стезе. И вот—склон вулкана: утро красит нежным светом, веет утренней прохладой—можно бы восходить и пешком, но лошадно чувствуешь себя «конкистадором в панцире железном».

За 100 кетцалей мою лошадку берет под уздцы индейский мужичок и влечет нас обоих в направлении пышущего огнем и дымом жерла. Толпу израильских студенток и американских студентов сбивает в кучу, не давая отстать или разбежаться, гватемальский мустангер. Погонщики лошадей и туристов—классические пеоны: если б всей нашей компании провалиться лет на 500 назад, нас бы добродушные туземцы быстро приставили к богоугодному делу—вспороли бы животы обсидиановыми ножами и скормили бы полученный человеческий ливер богу Кетцалькоатлю. К плюющемуся огнем жерлу бегут от крестьянского труда: день помашешь мотыгой—25 кетцалей или 3 доллара получишь; за лошадкой с туристом побегаешь—выручишь втрое-вчетверо. Студенты и студентки добрались до вулканического плато совершенно измочаленными: дальше, однако, и мне идти пешком—по горячей еще, податливой лаве, жгущей пятки сквозь подошвы. Пакайя извергается без дешевых театральных эффектов—без грохота, пускаемых в небеса облаков дыма, без фонтанов брызжущего огня. Нет: из жерла монотонно и медленно ползут языки черной лавы, глотая гектар-другой плодородной земли в неделю.

Этим лавовым полям – не больше недели. Тут запросто можно и печь легкомысленный зефир, и греть филейные части, а лучше не засиживаться и топать себе вниз: бог его знает, когда Пакайя сочтет нужным проснуться. В жерле видна прореха: из нее магма утекает то тихонько, а то и не очень. Гватемальцев вулканы держат в тонусе: 200 лет назад такой же вот пробудился и выплеснул озеро, что образовалось, пока он спал. Смыло местную столицу со всеми жителями. Пакайя, кстати, всего в 30-ти километрах от современной столицы: а если возьмет господь да прислушается однажды к призывам «Жги!»? Но едут в Гватемалу не за вулканами, а за ацтекскими пирамидами в основном: за этим из Антигуа надо трястись в Нацпарк Тикаль.

Продолжение. Предыдущая часть https://pikabu.ru/story/krugosvetka_2_poputno_kokainovyim_re...

Вот есть в этой стране что-то карикатурное, словно рисовали ее вместе с населением для разоблачительных комиксов «Крокодила» году эдак в 50-м. Погранцы будут пялиться в твой паспорт и крутить его в руках, пока не дашь понять, что взятки им не видать. Полиция с армией—жутко, сцуко, опасные и этот имидж свой отшлифовали до безупречности: приклеенные к носу солнцезащитные очки, винтовка у бедра, силиконовые лица—одинаковые и безо всякой мускульной игры.

А для нашего глаза—еще и одеты странно, эдакие тропические бандеровцы; некузяво как-то—хотя умом понимаешь, что им по джунглям шастать и пули отовсюду ждать. Пока ехал на север, двигался попутно с наркотрафиком: армейско-полицейские ковыряния в шматье и карманах стали делом совершенно обычным. Панамерикана тянется от Патагонии до Аляски и наркопоток течет этим шоссе в Мексику: с учетом объемов трафика, почти наверняка и в нашем автобусе были гонцы, и в машинах, что шмыгали вокруг обгоняя-отставая, тоже прели мегатонны кокаина.

Полиции много и она по-особенному въедлива, обыски с досмотрами проводятся на каждом шагу и совершенно внезапно. Вокруг полным-полно вооруженных людей—в форме и без. Каждый встречный-поперечный может быть бандитом или полицейским в гражданском—они тут схожи до неразличимости, а, по правде говоря, представляют собою одно и то же. Картели тут занимаются благотворительностью, за что туземцами любимы; а грабят и бессудно убивают тут все, кто с оружием. Какая разница трупу: его законник кончил или «бандидо»?

Каждая граница в этих местах щетинится ужасом: всё вроде мирно, но неловкий шаг или лишнее слово—отовсюду сразу вынырнут черноглазые стволы, готовые плеваться смертью. Ты и все вокруг постоянно держат это в уме. Смерть в этих местах—как медведь-шатун: выскочит, задерет, и ни повода ей не надо, ни попугать прежде—короче, будь готов-всегда готов!

У меня вообще было чувство, будто народонаселение в этих местах ожидает опасности сыграть в ящик отовсюду и как бы даже не очень против: отсюда и житье какое-то вялое, будто всем бы оно в тягость, без планов на будущее.

Уже на гондурасской границе встречает наждачной суровости проза жизни. Собаки стали костлявыми, люди посуровели, полиция залаяла. Гондурас—самой опасная страна мира: здесь два города-рекордсмена по числу убийств—Тегусигальпа и Сан-Педро-Сула. Когда власти только объявили войну картелям, даже не начали ее, бандиты расстреляли пассажиров междугородного автобуса, несколько десятков человек—просто чтобы показать властям свою мощь и безбашенность. То-то гондурасское начальство об этом не знало и было удивлено!

По счастью, любой Гондурас когда-нибудь заканчивается: беда в том, что начинается за ним Сальвадор—по крайней мере, в моем случае. Тут опять толпы в хаки, у каждого—автомат подмышкой: «Бьенвенидо!». Тут даже гондурасские порядки показались либеральными: теперь—из автобуса не выходить, на вопросы отвечать быстро и не задумываясь, полицейских есть глазами, и вообще--стоять-бояться.

Снимать военных внаглую мне отсоветовали: в Сальвадоре принято сначала стрелять, а потом уже, в случае ошибки, извиняться—перед наследниками покойного. Дома за окном здесь побогаче, чем у соседей с юга, но глазу колко глядеть на оплетенные спиралями Бруно жилища: здесь у народа и небо в колючку, и окна-двери в решетчатую клетку. И не избыть ощущение, что замки-засовы—не столько защита, сколько от лютого страха припарка. В Сан-Сальвадоре я заночевал и вечерком прогулялся по городу: всех достопримечательностей здесь—вечная всюду охрана с помповыми ружьями. Сальвадорский ВВП, говорит статистика, побольше украинского, но этот самый ВВП, видать, быстро делят и хорошо прячут. Бедность всюду отчаянная, только разжиревшая на курином фаст-фуде—жратве нищих.

Город—это бесконечная «нахаловка», вычерченная под линейку. Всё, любой торговый закуток, охраняет человек с ружьем. Людей на улицах либо нет, либо сразу толпа—чтобы грабить было некого или чтобы сразу со всеми было невозможно управиться. Какие-то подростки расписывали граффити стены: я думал «миру-мир» пишут. Потом почитал—оказалось, это тайнопись наркокартелей: дескать, мы здесь, мы всюду!. В общем, главное удовольствие от Сан-Сальвадора—убраться целым, если повезло. Мне повезло. Итак, вот Гватемала-сити—самая северная из моих столиц Центральной Америки, откуда уже—только на юг.

В любой затее—главное бюджет и сроки. Но сперва определимся—что такое кругосветка? Просто улететь на запад, а вернуться с востока? Такому определению вполне соответствует даже какой-нибудь вульгарный суррогат, тьфу на него, а не настоящее путешествие. Если, скажем, двигаться из Москвы, то вояж можно окончить за неделю посетив 2 страны: совершить промежуточные посадки в Нью-Йорке-Сан-Франциско-Токио-Владивостоке—и ты в точке отправления. Нет, введем ограничение: кругосветка—это пересечь не только все 360 меридианов, но также и Экватор. Я несколько усложнил себе задачу: пересечь Тихий океан постановил тоже в Южном полушарии. Это сразу добавило в маршрут—изрядный крюк, а в виш-лист впечатлений—Анды, Патагонию, пасхальных моаи, Таити-Таити нас и здесь неплохо кормят, а также сумчатых.

Ну, теперь будет самое приятное: делить деньги. Если они не твои или воображаемые, то нет ничего слаще, чем их пристраивать. Для британских подростков, что после школы летят лечить прыщи морскими купаниями на полгода-год, есть специальные программы авиаперевозчиков. По крайней мере, у Skyteam. Я человек взрослый, акмэ и куда бы пристроить излишек денег—это не главные из моих проблем. В общем, “round the world planner” мне не пригодился. Он все норовит завести тебя в Штаты—а у меня не было визы и охоты ее получать. Потом в Скайтиме практически нет южноамериканских компаний—а как без них перебраться в Австралию и Азию? Теоретически, аргентинцы летают через Южный полюс в Мельбурн или Сидней, но это было бы неспортивно: во-первых, Тихий океан оставался в стороне, а, во вторых, выпадали сразу несколько точек—и тут место жюльвернова укуса чувствительно зачесалось. По правде говоря, я еще и не нашел этого трансполярного рейса в расписаниях, но, надо сказать, не особенно-то и искал. Короче, скайтимовская приблуда для британских выпускников оказалась мне без надобности.

Решил покупать билеты в один конец: приехал, потоптался-огляделся, собрался-подпоясался – и хватаешь билетик. Есть, правда, страны, куда без коцанного тикета не попасть: меня ссадили на панамской границе и пришлось брать в местном интернет-кафе авиаплацкарту Панама-Кито. Такая же проблема была с аргентинцами и чилийцами, которые глядят в белорусский паспорт, как в афишу коза: там обошлось онлайн-бронированием, которое легко делается через российский Озон. Но белорус—это современный вечный жид: его пограничники нигде не любят и отовсюду гонят. У публики с паспортами других цветов хлопот будет меньше. Мне пришлось также делать новенький, с иголочки паспорт—чтобы вместить все вклейки и штампы пришлось пересчитать страницы и оставить 4 про запаса. Авансом потребовалось несколько виз: мне пришлось стыковать коридоры въезда-выезда Чили, французских заморских территорий, Австралии и тогда еще—Индонезии. Задачка была нетривиальной: упереться в чилийскую границу с истекшей визой—и все, смазывай лыжи обратно. То же—с Таити и Австралией: их тоже не миновать, когда через Пасифик дудолишь. Причем, Шенген у французов не катит: Европа—Европой, а колонии—колониями, вдруг ты дауншифтинг по Гогену практиковать станешь? Ну, ничё, притер визовые коридоры в итоге.

И вот начинаем считать. На день путешествия кладем сиротские 50 долларов—поесть-поспать за эти деньги можно практически везде. Не в Кенгуряндии, конечно, но сколько той Австралии, по совести говоря? В самолетный гальюн отлучишься, а после Куковых островов этого не избежать—и пропустил. В любом случае, главный расход—перелеты. Потому взял за правило из пункта в пункт перебираться, где можно, по земле: автобусами ехал из Никарагуа в Гватемалу, там на них покатался, оттуда крейсировал в Панаму, а дольше всего, 2 суток, скользил хайвеем из боливийских Анд в Буэнос-Айрес.

В общем, авиабилеты должны были стать в 10 тысяч вечнозеленых. За эти деньги я предполагал перепорхнуть в Центральную Америку, оттуда скатиться на самый носок южноамериканского сапога—Огненную Землю, оттуда континентальный «эль сапате» должен был меня отфутболить через Тихий океан. По островной Азии я бы поскакал мячиком в Камбоджу, оттуда, рикошетом, улетел бы в долину Катманду. Энергии пинка не хватило: из Непала я надеялся докатиться до Найроби, там обстучать боками Кению и медвежьи углы вокруг, а потом, через Египет, добраться домой. Африку пришлось вычеркнуть. Это сэкономило на билетах полторы тысячи, которые очень мне пригодились, когда в Чили у вашего покорного слоги попятили видеокамеру и ноутбук.

Сразу скажу, что 50 долларов на прокорм и проживание мало: меня спасло то, что обсчитал я 200-дневную кругосветку, а уложился в 90 дней. В любом случае, такой бешеннособачий тур должен был обойтись в 20 тысяч: в них, в принципе, и обошелся. Сделать его дешевле можно было только сделав короче и «воздушнее» - в смысле, чтоб перемахивать из страны в страну без особых задержек.

Про другие знания, произросшие из набитых шишек, расскажу дальше.