SimonLive

Курят ли куклы? «Нет», отвечает младшая девочка, 6-летняя Джамиля: «Они не имеют права. Это не хорошо». Ни одна из сестер не ходит в школу. Их родители крестьяне, которые после нескольких последовательных засух потеряли все. Их возраст — от 6 до 18 лет. Они употребляют героин ежедневно, помогая собирать опиумный мак в области Герат, Афганистан. Иногда, рискуя своей жизнью, они работают в качестве «мулов» для контрабанды наркотиков в Иран. Тридцать лет войны, отсутствие инфраструктуры и родственные связи в коррумпированном государстве мешают фермерам рассматривать вопрос перехода к возделыванию других культур. Героин здесь стоит всего 1$ за грамм и его легко купить в провинциях Герат, Фарах и Нимроз, так как они расположены на маршруте движения между Афганистаном и Ираном. Для наркоманов приобретение чистого героина приоритетнее, чем покупка еды.

11-летний Тарик и его 14-летний брат Хамид показывают капсулы героина, которые они планируют переправить в Иран. Мальчики глотают от 5 до 7 капсул по 5 граммов. Они пересекают границу со взрослыми, а затем отдают им капсулы, используя слабительное. Детей используют в торговле наркотиками, поскольку они вызывают меньше подозрений, а в случае поимки иногда получают более мягкое наказание.

11-летняя Фарзана показывает кристалл, очень чистый героин, который она курит 2 или 3 раза в день. Она говорит, что если не употребляет героин хотя бы один день, то чувствует боль во всем теле. Ее родители пошли просить милостыню в город и оставили ее и 7-летнюю сестру с препаратами, чтобы спокойно провести день. Наркомания среди детей широко распространена в Афганистане, поскольку существует твердое убеждение, что опий – это лекарство. 30 лет войны сделали Афганистан нарко-государством.

Обейд вводит себе героин на кладбище в городе Герат. Он начал в Иране до того, как был депортирован за нелегальное пребывание. Молодой человек говорит, что ему 18 лет, но многие несовершеннолетние наркоманы лгут о своем возрасте для того, чтобы попасть в тюрьму, где можно достать "взрослые" препараты. В тюрьмах для несовершеннолетних заключенные вынуждены прекратить прием наркотиков, так как осуществить контрабанду героина очень трудно.

9-летняя Махдийе после курения героина. Она курит его, по крайней мере, 3 раза в день и использует очень чистый героин, сделанный в Афганистане, также известный как кристалл. Она говорит, что пристрастилась и хочет бросить, но больница далеко и дорогая. В Афганистане есть стойкое убеждение, что опий – это лекарство. Семья Махдийе, которая живет на границе с Ираном, где проходит половина торговых операций с опиумом и героином, и можно найти очень дешевый героин.

Ребенок пропалывает маковое поле от сорняков в отдаленной провинции Бадахшан на северо-востоке. Производство опиума в регионе выросло более чем вдвое в 2011 году, сообщает ЮНОДК, Организации системы ООН по наркотикам и преступности.

Мужчина прокалывает маковую коробочку в провинции Бадахшан, на северо-востоке Афганистана.

Опиум собирают в контейнер из алюминия. Фермер может легко выручить 7000 долларов с 50 кв. метров макового поля.

Афганские фермеры собирают опийный мак, чтобы получить латекс опиума, используемый для изготовления героина, который продается в странах Запада

Двое мужчин вводят себе в пах героин, потому что все их вены повреждены. С 2001 года число героиновых наркоманов резко возросло. Героин дешевый, так как он сделан из опиума, выращенного в Афганистане.

Муж Можды Гюля был убит в Иране после того, как был пойман за контрабанду 250 граммов героина. Сейчас она работает в небольшой организации, где рассказывает другим женщинам, что они должны не допустить их мужей до торговли опиумом. Иран ведет жесткую политику по контролю за наркотиками. Большинство контрабандистов приговариваются к смертной казни и будут повешены. Семья должна расплатиться за веревку, чтобы получить тело обратно для захоронения.

12-летний Самир показывает 7 капсул героина, которые он собирается проглотить. Героин называется кристаллом из-за своей чистоты. Он едет в Иран с 7-8 капсулами внутри, а затем использует слабительные. Он передает их к торговцу по другую сторону границы. Если капсулы повредятся, он погибнет от передозировки героина.

40-летний Ахмад курит опиум в доме рядом с сыном, 6-летним Ваесом. В Афганистане опиум считается лекарством. Родители часто лечат детей с помощью опиума, когда они не могут позволить себе платить врачу. Ахмад говорит, что он выдал замуж свою 14-летнюю дочь, чтобы получить деньги через приданое. Его жена, тоже наркозависимая, жалуется, что все деньги пошли на покупку опиума.

30-летний Дауд Мохаммед пристрастился к героину. Его мать приковала его ноги так, что он не может пойти и купить наркотики.

11-летний Рафик и его 7-летняя сестра Соэйла подъезжают к пограничному пункту с Ираном. Они путешествуют в багажнике автомобиля 12 км, чтобы достичь точки перехода через иранскую границу и просить милостыню. В автомобиле поместилось 13 человек.

Соэйла просит милостыню у путешественников, едущих в Иран или из него. Их с братом заработок может составлять до 4 долларов в день. Семья потратит эти деньги на кристалл, чистый героин, сделанный в Афганистане.

. 7-летняя Джамиля курит кристалл, чистый героин.

11-летний Рафик его 10-летний двоюродный брат Мир Ага курят кристалл, очень чистый героин иногда смешанный с амфетаминами. Препараты, производимые в Афганистане, быстро вызывают зависимость. Ага говорит, что он пять раз пытался остановиться.

11-летняя Фарзана играет с куклой после употребления чистого героина.

"Вряд ли кто станет утверждать, что Соломоновы острова — райское местечко, хотя, с другой стороны, на свете есть места и похуже. Но новичку, незнакомому с жизнью вдали от цивилизации, Соломоновы острова могут показаться сущим адом.…

До сих пор на некоторых островах, как, например, на Малаите, вес человека в обществе зависит от числа убитых им, как у нас — от текущего счета в банке; человеческие головы являются самым ходким предметом обмена, причем особенно ценятся головы белых. Очень часто несколько деревень складываются и заводят общий котел, который пополняется из месяца в месяц, пока какой-нибудь смелый воин не представит свеженькую голову белого, с еще не запекшейся на ней кровью, и не потребует в обмен все накопленное добро.

Все это правда, и, однако, немало белых людей десятками живут на Соломоновых островах и тоскуют, когда им приходится их покинуть. Белый может долго прожить на Соломоновых островах, — для этого ему нужна только осторожность и удача, а кроме того, надо, чтобы он был неукротимым. Печатью неукротимости должны быть отмечены его мысли и поступки. Он должен уметь с великолепным равнодушием встречать неудачи, должен обладать колоссальным самомнением, уверенностью, что все, что бы он ни сделал, правильно; должен, наконец, непоколебимо верить в свое расовое превосходство и никогда не сомневаться в том, что один белый в любое время может справиться с тысячью черных, а по воскресным дням — и с двумя тысячами. Именно это и сделало белого неукротимым. Да, и еще одно обстоятельство: белый, который желает быть неукротимым, не только должен глубоко презирать все другие расы и превыше всех ставить самого себя, но и должен быть лишен всяких фантазий. Не следует ему также вникать в побуждения, мысли и обычаи черно-, желто— и краснокожих, ибо отнюдь не этим руководилась белая раса, совершая свое триумфальное шествие вокруг всего земного шара." (С) Джек Лондон "Страшные Соломоновы острова"

Еще в очень раннем возрасте, может быть, в силу моего врожденного ненасытного любопытства я возненавидел представления с дрессированными животными. Любопытство отравило мне этот вид развлечения, ибо я проник за кулисы, чтобы собственными глазами увидеть, как же все это делается. И картина, открывшаяся мне за блеском и мишурой представления, оказалась очень уж неприглядной. Я столкнулся там с жестокостью столь страшной, что раз и навсегда понял: ни один нормальный человек, хоть однажды увидев все это собственными глазами, уже не получит удовольствия от дрессированных животных.

Меньше всего я склонен к сентиментальности. Литературные критики и разные сентиментальные люди считают меня звероподобным существом, упивающимся видом крови, насилиями и всевозможными ужасами. Не оспаривая такой своей репутации и даже соглашаясь с этой оценкой, позволю себе заметить, что я действительно прошел суровую школу жизни, видел и знал больше жестокости и бесчеловечности, чем обычно видит и знает средний обыватель. Чего только я не видел: корабельный кубрик и тюрьму, трущобы и пустыни, застенки и лепрозории, поля сражений и военные госпитали. Я видел страшные смерти и увечья. Видел, как вешают идиотов только за то, что они идиоты и не имеют денег на адвоката. Я был свидетелем того, как разрываются стойкие, мужественные сердца и надламываются недюжинные силы, видел людей, доведенных жестоким обращением до буйного, неизлечимого помешательства. Я был свидетелем голодной смерти стариков, юношей, даже детей. Я видел, как мужчин и женщин бьют кнутом, дубинками и кулаками; видел чернокожих мальчиков, которых хлестали бичом из кожи носорога столь искусно, что каждый удар кровавой полосой опоясывал их тела. И тем не менее — я заявляю об этом во всеуслышание — никогда не был я так подавлен и потрясен людским жестокосердием, как среди веселой, хохочущей, рукоплещущей толпы, глазеющей на дрессированных животных.

Человек со здоровым желудком и крепкой головой может стерпеть жестокость и мучительство, если они являются следствием скудоумия или горячности. Я человек со здоровым желудком и крепкой головой. Но у меня тошнота подступает к горлу и все кружится перед глазами от той хладнокровной, сознательной, обдуманной жестокости, от того мучительства, которое кроется за девяноста девятью из ста номеров с дрессированными животными. Жестокость как искусство пышным цветом расцвела в среде дрессировщиков.

И вот я, взрослый человек с крепкой головой и здоровым желудком, привычный к тяжелым испытаниям, к грубости и жестокости, поймал себя на том, что бессознательно старался избежать страданий, которые испытывал, глядя на дрессированных животных. Я вставал и выходил из зала при их появлении на сцене. Говоря «бессознательно», я хочу сказать, что я и не полагал, будто таким способом можно действенно бороться с этим «искусством». Я просто ограждал себя от жгучей боли.

Но в последние годы я, как мне кажется, лучше понял человеческую природу и смело могу утверждать, что нормальный человек, безразлично мужчина или женщина, не потерпел бы этих зрелищ, знай он, сколь страшная жестокость кроется за ними. Поэтому я и беру на себя смелость высказать три нижеследующих пожелания:

Первое. Пусть каждый сам убедится, какая чудовищная мера жестокости необходима для того, чтобы заставить животное «играть» в этих весьма доходных представлениях.

Второе. Я предлагаю всем мужчинам и женщинам, юношам и девушкам, ознакомившись с методами, которые применяются в искусстве дрессировки, стать членами местных, а также общеамериканских обществ покровительства животным.

Третьему пожеланию я должен еще предпослать несколько слов. Подобно сотням тысяч людей, я трудился на другом поприще, стремясь объединить людские массы для борьбы за лучшее, за более достойное существование.

Нелегкий труд — заставить людей сплотиться, еще труднее подвигнуть их на организованный протест против невыносимых условий их собственной жизни и — тем более — жизни порабощенных ими животных.

Холодный пот прошибает нас, и мы льем кровавые слезы при виде свирепой жестокости, которая является основой работы с дрессированными животными. Но даже одна десятая процента потрясенных зрителей не организуется для того, чтобы словом и делом воспрепятствовать преступному мучительству. Тут сказывается наша человеческая слабость, и нам следует это признать так же, как мы «признаем» тепло и холод, непрозрачность непрозрачного тела и извечный закон земного притяжения.

И тем не менее для девяноста девяти и девяти десятых процента всех нас, не пожелавших побороть собственную слабость, открыт путь борьбы с жестокостью меньшинства, занимающегося для нашего развлечения дрессировкой животных, которые, в сущности, являются нашими меньшими братьями. И это очень простой путь. Чтобы пойти по нему, не надо платить членские взносы и обзаводиться штатом секретарей. И думать ни о чем не надо до того момента, когда в цирке или в театре нам объявят по программе выступление дрессированных животных. Тут мы обязаны выразить наше недовольство, обязаны встать с места и выйти в фойе или на свежий воздух и вернуться в зал лишь по окончании этого номера. Вот и все, что мы должны делать для того, чтобы добиться повсеместного снятия с репертуара дрессировочных номеров. Если дирекции театров убедятся, что эти номера не пользуются успехом, они в тот же день и час перестанут потчевать ими публику.

Д ж е к Л о н д о н Глен Эллен, округ Сонома, Калифорния.