Сейчас я слабо помню, но, кажется, это было около пяти лет назад. Она была одной из моих пациенток. Не то чтобы она сильно отличалась от остальных, разве, что особо толстой историей болезни. С детства у девушки был слабый иммунитет, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Никто из врачей так и не смог поднять его на соответствующий уровень. Катю всю её жизнь, буквально едва держали её на этом свете, собственно и не сильно стараясь. Накалывали её препаратами, разные терапии, зачастую бесполезные, так, на всякий случай. Продержится ещё 3 месяца, хорошо. Если нет, то на нет и суда нет, мол, мы сделали всё что могли. Не представляю, как она вообще держалась с подобными медикаментами. Всё равно она где-то находила силы, чтобы жить. Училась, общалась с друзьями, спорила с мамой. В стационаре была крайне молчалива, улыбалась только тогда, когда я появлялся у неё в палате. Самая чистая и невинная улыбка на свете, которую я только видел за свою жизнь. Мои родные дочери никогда так не улыбались жене так, как улыбалась она…
Хоть Катерина и ни от кого не отличалась, всё же была ни на кого не похожей.
Оставалось несколько дней до её выписки, когда я начал уделять ей почти всё рабочее время. Заступал на ночное дежурство, чтобы наблюдать, как она спит.
Её в очередной раз выписали. Я забыл о ней. Слышал, что у неё был тяжелейший приступ и только качал головой, что в жизни такое происходит. Я, кажется, начинаю припоминать, почему уволился. Врачу непозволительно быть таким бесчувственным, каким я тогда был. А если быть идеальным врачом? Доктор – самая тяжёлая из древнейших профессий, знаете ли…
Простите, я не намерен больше говорить…
- Я всё понимаю... Мы продолжим в другой день. Позвоните, когда будете готовы.
-Да-да... Конечно, а теперь уходите…
Это интервью. «Пламя» её первая и последняя книга, которую критиковали все, даже те, кто не читал. Она написала её под псевдонимом Софи Водникова. Признаться, читая издание, я восхищался автором с каждой новой строкой. Если бы я только знал, что неизвестная никому Софи, окажется той самой девушкой, к которой я приходил домой чтобы следить за физическими показателями, которая никого из врачей кроме меня не хотела подпускать. Да и подпускала под слёзы матери. Катя Корнева писала о том добром человеке, который каждый день стоял на мосту, полагая, что на этот мост приходится по одному самоубийце в день. Как же он ошибался. Когда эта девушка ушла, я понял смысл каждого слова и кем в реальной жизни были её персонажи. Ей ведь хотелось, чтобы её кто-то спас, даже если она этого не захочет.
Было и другое время до этой треклятой больницы, но тогда я мечтал в неё попасть. Замечательный хирург превратился в искусного терапевта. Исчезли мечты, а с ними и амбиции. Никакого дурного влияния или нехватки усилий, просто «совсем не то» взбрело мне в голову как гром посреди ясного неба. Достижения в своей сфере. Заведующий терапевтическим отделением. Гордость родных. Жена и дочки близняшки, та ещё «святая» троица. Все счастливы, а глаза нет. Бесконечно грустные глаза пациентки Корневой, заплаканные после очередного кошмара. Что происходило тогда?
- Алло. Здравствуйте. Это Елена? Да, это Виктор Громов. Увидимся утром в 7. Или лучше, нет. Лучше в 6.
-Виктор Андреевич, вы в порядке? Может мне приехать прямо сейчас?
-Да. Так даже лучше. Приезжайте немедленно. У меня чувство будто я могу что-то забыть.
Срочно. Она должна приехать через 10 минут. Я могу забыть? Что же я могу забыть из того, что я должен сказать? Как я позволил себе сказать такое?