Позвольте представить на ваш суровый, но справедливый суд повесть «Косой разум», которая посвящена им, авантюристам, флибустьерам Космоса, и бескорыстным исследователям, степенным мастерам своего дела, по собственной ли воле или волею обстоятельств столкнувшимся с дивной реальностью параллельных миров. Дорогие отцы и учителя, новые главы буду размещать по мере их написания.
1. Слесари. У крылечка.
Голова Дмитрия Григорьевича, вполне пропорциональная, из-за стрижки казалась приплюснутой сверху и с боков.
Подбородок слегка выдавался вперед , клювовидный прямой нос, мятый лоб, увенчанный станичным микрочубчиком, нависал над прищуренными серыми глазами, по-гоголевски спокойными, внимательными и слегка насмешливыми.
С крыльца отделения водопровода, на первом этаже здания «Водоканала», он озирал залитые солнцем кроны платанов, растущих перед высокой белой коробкой механических мастерских.
Из всех мастеров Дмитрий Григорьевич был обличен особым доверием заниматься сетями, питавшими стратегически важные объекты: санаторий СовМина, ФСБ и резиденций президентов России и Беларуси. Как знаток водопроводного, дела он пользовался уважением коллег, не смотря даже на то, что когда иные слесаря позволяли себе выпить грамм по двести в рюмочной на углу, перед вытрезвителем, он грозился «написать бумагу» на нарушителей производственной дисциплины. (Особенно эта угроза касалась сварщика Вани Комашко). Впрочем, «бумагу» он ни разу не составил.
Когда положение с утечками делалось чрезвычайным, и не хватало рабочих рук, он не стеснялся работать физически, лопатой, ломом, и отбойным молотком. Для этого в его шкафчике висела новая чистая, выглаженная зеленая роба, и стояли аккуратно поставленные рядышком черные суровые ботинки.
Как-то знойным днем, в августе, на отроге Изобельской горы, на крутом склоне, недалеко от дороги к санаторию «Салют», (в старину «ГПУ– 1»), у пятиэтажек Минобороны, случилась сильная утечка. Вода шумными струями вырывалась сквозь трещины подпорной стены, и прозрачным ручьем, переполнив канавку ливнёвки, бежала, огибая дом, по отмостке, под балконами первого этажа с влезающими на них виноградными лозами. Дмитрий Григорьевич, прикинув по струям, определил место утечки. С ним был Николай, сильный только в латыни и древнегреческом, и компрессорщик Стефан Унгуряну, со своим компрессором и отбойными молотками. Остальная бригада работала на еще более важных объектах, на Бондаревом Ручье.
Компрессор взревел, стал стрелять, зачихал. Дмитрий Григорьевич и Николай принялись долбить бетонный проезд перед пятиэтажкой.Часа через полтора на подмогу взмокшим на солнце Дмитрию Григорьевичу и Николаю колонной из двух аварийных машинах с замыкающим трактором-экскаватором «Беларусь» или «Петушком», который вел молодой немец Паша Шпетт, с близко посаженными глазами на узком тевтонском лике, появилась остальная бригада. Крепкие накаченные мужики, повыпрыгивали из коробок «авариек», приняли от Дмитрия и Николая инструмент, быстро додолбили и ринулись к свищу, щурясь от брызг, уметив острием в свистящую дыру, и - раз-два! - вогнали колышек в мокрое, гиппопотамобразное тело трубы!
Все. Наши победили.
Дмитрий Григорьевич спустился к одному из подъездов, взглянуть, уменьшились ли струи вырывавшиеся сквозь подпорную стену. Обогнул бетонную решетку, подпиравшую с левого края козырек над крыльцом, шагнул на дорожку отмостки у стены дома. Сверху, с проезда, где раскопали трубу, он стал невидимым. Его скрывала подрезавшая склон стенка, выше - куст гортензии и еще выше – лаврушки.
Шум и плеск воды стихли. Струи иссякли и уже не вылетали вперед звонкими трепещущими синусоидами, а ручьями сбегали по бугристому бетону стены. А под стеной…
Дмитрий Григорьевич сделал шаг и замер в изумлении.
«Ну вот, и глюки начались: перегрелся на солнце», --- было первой мыслью Дмитрия Григорьевича.
Перед Дмитрием мастером под сырой стеночкой на корточках сидела совершенно обнаженная, спортивно сложенная девица. Ее крупное, загорелое золотистое тело , без светлых полосок на груди и бедрах, следов от трусиков и лифчика, излучало легкий блеск, схожий с блеском бархата. Длинные прямые каштановые волосы падали на плечи и спину. Девушка в упор смотрела на Дмитрия Григорьевича азартным, влекущим, и вместе с тем, доверительным взором больших лучистых зеленовато светло-карих глаз…
В первое мгновение журчание уже иссякающих струй утечки и поза, в которой сидела нагая незнакомка, заставили Дмитрия Григорьевича предположить, что эта, по-видимому, девочка по вызову, изгнанная по какой-то причине из квартиры клиентами, или вынужденная сбежать от них сама, справляет естественную надобность. Но дева сидела, плотно сведя колени и мускулистые ляжки вместе, в полуобороте к водопроводчику, не выставив, а наоборот отведя зад к стенке.
Красавица улыбнулась и выпрямилась во весь рост.
Дмитрий Григорьевич перевел дух и уже хотел погромче спросить: «ты чего тут, милая?», что бы, если в тени между домом и подпорной стенкой его в компании с голой девицей обнаружат слесаря, они не подумали, будто мастер что-то втихаря задумал порезвиться, с этой, ничего не скажешь, классной шалавой, но почему-то, негромко и так же доверительно, как доверительно глядела на него дева, пробормотал: «Что случилось»?
Красавица быстро, отведя локоть в сторону, все с тем же, проницательным и бесстыдным взглядом, в упор приложила палец к губам. В это мгновение Дмитрий Григорьевич задержал взгляд на ее великолепной груди.
«Ну, ты откуда, такая голая?» - хотел спросить он, но в ответ на ее жест согласился пару секунд промолчать, а дева продолжала вливаться в него своими сатанинскими золотисто-зелеными очами.
Дмитрий Григорьевич отступил на полшага. И вдруг обнаружил, что незнакомка, каким-то чудом уже одета. Ее прекрасные груди, уложены в обтягивающие золотые мешочки-лямочки лифчика. А ведь он только что, полсекунды назад, видел эту грудь обнаженной, с возбужденно набухшими сосками! И внизу, где он толком-то не успел полюбоваться, «указатель» лобка тоже был прикрыт золотым треугольником плавочек. («Указателем» эту часть женского тела Дмитрий Григорьевич называл в самые интимные моменты общения с женою. А жил Дмитрий Григорьевич в частном доме в селе Иннокентий–Поле. Сосед Васильевых Арутюн Карапетович Элбакян… Впрочем, не будем терять нить повествования).
- Возьми вот это. - сказала дева, и протянула мастеру какую-то золотую загогулину-кулон на золотой цепочке.
В первый миг Дмитрия Григорьевича остановило здоровое, осторожное чувство-предупреждение: не брать «эту штучку», но через тысячную долю секунды его охватило такое азартное любопытство, ему так захотелось узнать, что эта «штучка» изображает, - морского конька? трезубец? краба? трех креветок?... – что он и не заметил, как перехватил рукой качающееся на цепочке сверкающее изделие. Оказалось, кулон состоял из двух элементов. На одном, действительно присутствовал морской, к конек, прикрепленный к чему-то вроде трезубца. А другой действительно напоминал краба, но только овальной формой. На овале был орнамент из извивающихся и переплетающихся между собой полос.
Все это длилось менее полминуты. Дмитрий Григорьевич, не успокоившийся до конца, но уже преодолевший первое потрясение, приобрел способность замечать и осмысливать происходящее. В уме его промелькнуло понимание, что он пренебрег, гигиенической, а может быть, радиационной или даже мистической безопасностью и взял золотые украшения, именно потому, что ему было очень интересно узнать, что же это за побрякушки, так же, как ему было интересно разгадывать замыслы противника за шахматной доской.
Еще он заметил, что стоило ему подумать с укоризной: «баба голая», - она сразу превратилась в одетую, - пусть только в один купальник.
«Значит, в самом деле, от жары крыша поехала».
Дмитрий Григорьевич снова оглядел деву, ее золотые лифчик и трусики, оставлявшие открытыми бедра.
«Это те трусы, какие сейчас девки таскают, бегают с открытой задницей» .
И явно подтверждая телепатический контакт, незнакомка, сведя кисти рук на затылке, выставив вперед локти, и слегка выгнув спину, легко и грациозно сделала оборот на сто восемьдесят градусов. Предположения Дмитрия Григорьевича о фасоне трусиков подтвердились. Глядя на чудные ягодицы девы, Дмитрий Григорьевич, едва не крякнул от восторга.
- Постарайся вспомнить, где ты видел это? - красавица протянув руку приподняла висевшую на зажатой в руке Дмитрия Григорьевича золотую овальную пластину, показывая орнамент лабиринт.
А ведь, действительно. Он где-то видел такой, вот, узор…
- Мы увидимся после работы, а может и раньше… Участились сбои, франки перешли в наступление…
Дмитрий Григорьевич, все более не понимая, что происходит, вопросительно взглянул на деву. «Какие сбои? Что за франки? Швейцарские что ли?…»
- Ну, все, что ли? Не течет уже? - В низ по лестнице к бетонному крыльцу подъезда, где стоял Дмитрий Григорьевич, сбежал Белоцерковный по просвищу Лысый, и по-хозяйски глянул на подпорную стену. Вода кое-где все еще бежала по отсыревшему темному бетону, но уже тихо тонкими прозрачными волнами, как в старину по оконному стеклу овощного магазина на улице Соцреализма .
Дмитрий Григорьевич оглянулся на голос слесаря. «Вот, сейчас Лысый бабу и увидит…»,- подумал мастер. Но когда, через мгновение, вместе с Белоцерковным вновь оглядел стену и щель между стеной и домом, никакой бабы там уже не было. И самое замечательное, - Дмитрий Григорьевич этому не очень-то удивился, полагая весьма вероятным, что все происходящее с девицей то голой, то в золотом купальнике, с золотой побрякушкой, -все это «глюки» от перегрева.
- Ну, что там Сашка начал варить, - спросил он. Сашка был сварщиком в бригаде Васильева, как и Ванька Камашко, Ванька работал в другой у мастера Васи Тредьяковского.
- Да, уже, вон, шланги размотал. - ответил Белоцерковный достал сигарету. На работе в ямах, при мытье шлангом, струей высокого давления, резервуаров на горах он говорил, как-то рявкая, полагая, что, он сообщает речи особую трудовую энергию и артельную солидарность. Лысый когда-то работал на рудниках на Урале и занимался джиу-джитсу.
- Ну что, останешься со Шпеттом? Или хохла оставить, яму засыпать, заровнять? – в отличие от Белоцерковного Дмитрий Григорьевич говорил тише, мягче и вдумчивее
- Да, пофиг. Могу я с немцем остаться. Можно хохла оставить.
- Свищ сверху трубы. – Сашка должен быстро заварить… Надо еще спуститься к «Салюту», глянуть задвижку.
- Куда? В распределительную?
- В распределительную.
С каждым своим ответом Белоцерковному Дмитрий Григорьевич все более успокаивался. В проходе между домом и стенкой по-прежнему никого не было. Прозрачный ручеек бежал уже по самому донышку ливневой полукруглой канавки . Листья виноградной лозы, тянувшийся по толстой проволоке, от склона на третий этаж светились, пропуская солнце, половина ягод в гроздьях оставались зелеными, половина - уже сделались фиолетовыми.
- Ладно. Надо ехать. – сказал Дмитрий Григорьевич, и они стали подниматься от крыльца подъезда. Долговязый Белоцерковный, видимо что-то вспомнив сказал: «так сейчас…», - обогнал Дмитрия Григорьевича, прыгая, через три ступеньки, взбежал на проезд, к яме. Мастеру оставалось пройти десять ступеней.
И, преодолевая эти десять ступеней, он успел подумать о своем видении, о том, что если бы, скажем, явилась баба яга из детской сказки или еще какая тварь, порождение людских выдумок, было бы хоть понятно, чего ей надо. Ясно же, чего там по сказке хотелось бы бабе-яге, - сожрать его, Дмитрия Григорьевича Васильева! Зажарить в печке и сожрать…
А эта деваха с сиськами, то голая, то в золоте, что, интересно, она хотела?
Впрочем. Это же просто крыша поехала: какой может быть смысл у всей этой байды? Дмитрий Григорьевич понял, что бред не имеет сюжетных линий, ему оставалось взойти еще на четыре ступени. И тут он услышал, как в кармане куртки его зеленой выглаженной робы что-то звякнуло. Мастер машинально сунул руку в карман и вздрогнул, - неужели они! Тяжелые, куда более тяжелые, чем связка ключей, золотые украшения. Он слегка вытянул побрякушки из кармана, скосил глаза вниз и вбок. Сомнений не было. – в жмени его натруженной мозолистой руки сверкнули золотые цепочка, морской конек, трезубец и пластина с орнаментом.
